Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский
Привыкнув к искусственному освещению тускловатых лампочек, я понял, что был не прав в ещё одном предположении, причём ошибались и старый я, и новый. В машинном отделении, которое, если прикинуть, вместе с дровяным бункером занимало как минимум треть корпуса ушкуя, было необычайно чисто. Нигде ни копоти, ни потёков мазута, лишь лёгкий и не такой уж неприятный запах. Иногда прорывались тоненькие струйки пара да натужно ухали какие-то механизмы за тонкой переборкой.
Гордей с удивлением уставился на меня и вдруг поднял руку к груди. Чуть провернув кисть, он изобразил какой-то знак большим и указательным пальцем. Затем сделал ещё пару жестов, но тут же прервал себя и обречённо махнул рукой. Удивительно, но первый знак я понял. Его можно было перевести как вопрос «где?». Остальное разобрать не получилось, но и так всё ясно. Гордей спрашивал, где Осипка.
Как ответить глухонемому, я понятия не имел, поэтому показательно ухватил себя левой рукой за горло, затем махнул в сторону борта и, старательно открывая рот как можно шире, сказал чуть ли не по буквам:
— Утащили. Русалки.
Гордей поражённо охнул и перекрестился. Я тут же последовал его примеру, едва успев переложить тарелку в левую руку, при этом чуть её не выронив. Закончив крестное знамение, тут же от греха подальше сунул подношение механику.
Гордей принял тарелку, а я ещё раз осмотрелся вокруг. Всё здесь мне было очень интересно, и хотелось поглядеть поближе, особенно на то, что творится за тонкой переборкой. Взгляд, переходящий с одного механизма на другой, вдруг наткнулся на недовольное лицо Гордея, который так и не начал есть свою кашу. Похоже, мне здесь не рады. Ну что же, вернусь на корму, хотя и там моему появлению никто обрадуется.
Внезапно интересная мысль заставила меня замереть, едва я выбрался на палубу. А ведь Гордей раньше со мной почти не общался, и некоторые изменения не покажутся ему странными. По крайней мере, удивится он меньше остальных. К тому же, после того как я узнал один из жестов языка глухонемых, во мне возникло жгучее желание выучить его полностью. Судя по тому, что помню, даже капитан общался с механиком в основном с помощью надписей на специальной дощечке.
Что же, это похоже на простенький план, имея который даже как-то дышать стало легче. Нужно вплотную заняться построением новых планов. Они явно облегчают жизнь и придают уверенности. То, что я довольно быстро справился с заданием, явно приободрило и капитана, и Чухоню. Когда я доел вторую тарелку каши, они снова отправили меня в машинный отсек, но теперь уже с большой кружкой чая и печатным медовым пряником. Вот тут, чтобы сдержаться и не откусить половину, пришлось приложить изрядное усилие воли. Похоже, даже когда то, что могло вселиться в меня, проявит себя по полной, бороться с ним будет легче, чем с собственной прожорливостью.
Ускорившись, я чуть не расплескал чай, но донёс всё в целости и сохранности. А ещё через минуту понял, что если бы позарился на чужое, то последствия были бы печальными. Гордей аккуратно взял в руки кружку, снял с неё пряник и с наслаждением вдохнул его запах. Затем, в предвкушении прикрыв глаза, откусил кусок. Похоже, наш механик ещё тот сладкоежка. У меня тут же зародился ещё один план, и в этот раз всё моё нутро чуть не взбунтовалось. Пойти на такие жертвы внутренний проглот был не готов.
Поздно, дружок, это раньше ты мог мной управлять, а сейчас я думаю не желудком, а головой. Десерт мне выдали только в одном экземпляре. Очень хотелось потребовать ещё один пряник, но по угрюмой физиономии Чухони понял — не даст. Печально, учитывая то, что я запланировал сделать через пару минут.
Я не стал пить чай на корме и отправился к Гордею. Механик, когда увидел, что спускаюсь к нему в третий раз, наградил меня раздражённым взглядом, который тут же сменился на удивлённый, потому что я без лишних затей протянул ему свой печатный, медовый и очень вкусный… да успокойся ты уже!
Свой десерт Гордей уже доел. Знак, который он мне показал, я не понял, но догадался, что немого интересуют причины, по которым я пошёл на такие жертвы. Старательно… как же это называется? Во! Старательно артикулируя губами, я произнёс:
— Научи.
Для убедительности начал показывать кистями рук всякие кракозябры, чем вызвал недовольную гримасу на лице Гордея. Он с минуту думал, затем неожиданно для своей вечной суровости улыбнулся, взял пряник и, разломив его, половину протянул мне.
После того как мы молча закончили обедать, он достал кусок чёрной фанеры и особый, похожий на карандаш мелок. Повесив эту штуку на переборку, за которой продолжали ухать работающие механизмы, механик написал мелком «я». Затем ткнул пальцем себе в грудь.
Первые знаки оказались предельно простыми, но сложность стремительно нарастала. Через десять минут встала проблема даже не в запоминании, а в недостаточной ловкости моих пальцев.
— Стёпка! — вдруг заорал над головой Чухоня, заглянувший в люк моторного отсека.
Я даже подумал, что на нас опять кто-то напал, и пулей выскочил на палубу, но всё оказалось не так страшно.
— Ищу тебя, дурака, ищу. Думал уже, что ты обожрался и за борт упал. Ты чего это к Гордею полез? — непонятно почему ярился старый ушкуйник. — Раньше боялся его как чёрта, а теперь словно мёдом намазано. Что, нашёл себе новую няньку? А работать за тебя, дармоеда, кто будет? Хватай Машку за ляжку и смывай грязюку, что нанесли русалки.
Это изречение я слышал не первый раз, но раньше пояснений Осипа так толком и не понял. Теперь дошло окончательно. Так что быстро нашёл ведро вместе с названной женским именем шваброй и принялся драить палубу. При этом пытался задавить в себе разгорающуюся злобу на Чухоню. После недавнего копания в памяти слово «дармоед» мне очень не нравилось. Но злость — это не непонятно откуда взявшиеся новые слова и знания. Её в себе нужно гасить всеми силами и даже бояться, так как это верный признак того, что в меня всё же кто-то вселился.
То, что я всё ещё продолжаю меняться, было понятно по тому, что тяжёлая работа теперь совершенно не отвлекала от роящихся мыслей. Это приносило настоящее наслаждение. Я специально выстраивал мысленные фразы в
