Скотт Линч - Республика воров
– Разумеется, – сказал Сильван. – Смелое решение, особенно если учесть, что наши Маролий, Добряк и Дергун переметнулись к Басанти, как только ты придумал себе новое развлечение и начал оскорблять благородных особ.
– Благодарю за своевременное напоминание, Андрассий, – пробурчал Монкрейн. – Тебе еще представится случай меня унизить. Умоляю, не растрать свои колкости за один день. А теперь, второй брат Асино…
– Меня зовут Кастелано, – сказал Галдо, зевая.
– Встань, Кастелано. Погоди, ты грамоте обучен? Надеюсь, вы все читать умеете?!
– Грамота – это когда картинки мелом рисуют или когда палкой по барабану бьют? – спросил Галдо. – А то я всегда путаю.
Монкрейн недовольно поморщился, но продолжил:
– Действие начинается с того, что на сцену выходит Хор – это первый персонаж, которого видят зрители. Итак, на сцену выходит Хор. Кастелано, начинай.
– Мм… – замычал Галдо, глядя в рукопись.
– Ты что, рехнулся, болван? – завопил Монкрейн. – Чего ты мычишь, если у тебя текст перед глазами? Вот попробуй только замычать перед пятью сотнями человек в зале, в тебя тут же вонючие пьянчужки из первых рядов чем-нибудь тяжелым запустят. Зрители такого не прощают.
Галдо кашлянул и начал читать вслух:
Очами истины не увидать,ушами голос правды не услышать.Презренные воришки, наши чувствакрадут пленительное волшебство,нашептывая нашему рассудку,что сцена – деревянные подмостки,герои – прах и пыль былых векових славные деянья поглотила…
– Не так, – остановил его Джасмер.
– Что – не так?
– Ты бубнишь, а не декламируешь. Хор – персонаж из плоти и крови. Он не строчки из книги читает, а размышляет о своей миссии.
– Как скажете, – буркнул Галдо.
– Садись, – велел Монкрейн. – А теперь второй Асино… Встань, кому говорят! У тебя получится лучше, чем у брата?
– А вы у его подружек спросите, – ухмыльнулся Кало.
– Что ж, начинай.
Кало встал, расправил плечи, выкатил грудь и громко, с выражением прочел те же строки, упирая на отдельные слова:
Очами истины не увидать,ушами голос правды не услышать.Презренные воришки, наши чувства…
– Достаточно, – сказал Джасмер. – Намного лучше. Ритм ты чувствуешь, нужные слова выделяешь, в общем, декламируешь неплохо, но без души, читаешь, как по книге.
– Так ведь оно в книге и написано, – буркнул Кало.
– Но это же человек произносит, понимаешь?! Человек из плоти и крови! – воскликнул Монкрейн. – Он не просто написанное читает, он… Ну вот за что, по-твоему, зрители деньги платят? Чтобы им со сцены вслух читали?
– Ага, потому что они сами читать не умеют, – съязвил Галдо.
– Встань, Кастелано. Погоди, Джакомо, не садись. Вы мне оба нужны. Я сейчас все объясню, доходчиво, чтобы даже каморрским остолопам понятно стало. Кастелано, подойди к брату. Текст перед глазами держи. А теперь представь, что ты на брата сердит. Потому что он, болван, не понимает, о чем говорится в пиесе. А ты ему растолкуй! – Монкрейн повысил голос. – Как последнему тупице! Покажи ему, что эти слова значат.
– Очами истины не увидать… – Галдо с негодованием взмахнул рукой, сделал шаг к Кало и, резко прищелкнув пальцами у самого уха брата, воскликнул: – Ушами голос правды не услышать!
От неожиданности Кало отшатнулся, а Галдо угрожающе придвинулся к нему и яростно прошипел:
– Презренные воришки, наши чувства крадут пленительное волшебство, нашептывая нашему рассудку, что сцена – деревянные подмостки, герои – прах и пыль… э-э-э… пыль… чего-то… каких-то там веков… Тьфу, сбился!
– Ничего страшного, – сказал Монкрейн. – У тебя неплохо получилось.
– Здорово! – сказал Галдо. – Я, кажется, понял, в чем дело.
– Слова мертвы, если не задумываться о том, кто и зачем их произносит, – продолжил Монкрейн. – Надо понять не только смысл того, что говорит персонаж, но и для чего он это говорит, какие чувства вкладывает в свои слова.
– А можно теперь я попробую, как будто он – тупица? – спросил Кало.
– Нет, на сегодня достаточно, – отмахнулся Монкрейн. – Вы поняли, что от вас требуется. Должен признать, что вы, каморрцы, на сцене держитесь неплохо. И в изобретательности вам не откажешь. Главное – направить ваши зачаточные умения в нужное русло. Ну, кто мне скажет, что делает Хор?
– Требует внимания, – ответил Жан.
– Верно. Именно так. Хор выходит на сцену и обращается к толпе, требуя внимания. Перед ним – толпа пьяных, разгоряченных, возбужденных и недоверчиво настроенных зрителей. Эй вы, мерзкие ублюдки! Слушайте! Мы играем для вас! Заткнитесь и внемлите! – Монкрейн мгновенно, будто по волшебству, изменил голос и позу и, не глядя в текст, продекламировал:
Презренные воришки, наши чувствакрадут пленительное волшебство,нашептывая нашему рассудку,что сцена – деревянные подмостки,герои – прах и пыль былых векових славные деянья поглотила…Но лживы их слова, не верьте им!Представьте, пробудив воображенье,что перед вами – благодатный край,империя, чья мощь и власть сломиливрагов честолюбивых устремленьяи где теперь для всех законом сталалюбая прихоть грозного тиранаСалерия, второго государяпод этим славным именем. Вся юностьСалерия прошла в походах ратных,и он постиг науку убежденьяне в роскоши дворцов – на поле боя.Его без промаха разящий мечсоседей гордых усмирял скорее,чем речи величавые послов.А тем, кто покоряться не желал,он подсекал строптивые колена,чтоб было проще головы склонять.
Монкрейн умолк, а потом, кашлянув, сказал обычным тоном:
– Вот так. Я привлек внимание зрителей, заткнул раззявленные рты, обратил блуждающие взоры на сцену, стал повитухой чудес. А теперь, когда зрители полностью в моей власти, я начинаю свой рассказ. Мы переносимся в прошлое, в эпоху Теринского престола, в царствование императора Салерия Второго – того самого, что не сиднем сидел, а всем доказал, на что способен. Вот и мы тоже докажем… ну, все мы, кроме Сильвана.
Сильван встал, небрежным жестом отбросил свою копию, которую успела поймать Дженора, и воскликнул:
– Вот это – Хор?! Да если мышь в бурю пернет, и то больше шума наделает. Отойди подальше, Монкрейн, чтобы случайной искрой моего гения тебе портки не прожгло.
Чуть раньше Локка удивила внезапная перемена в поведении Монкрейна, но теперь он просто разинул рот от изумления: этот вечно пьяный старик, раздраженный и озлобленный на всех и вся, вдруг заговорил четко, внятно и убедительно, звучным сильным голосом:
Так после долгих и кровавых войнв империю пришел желанный мир,и вот уж двадцать лет благословенныхсияющими лаврами венчаютотважного Салерия чело.Однако же наследнику престолажизнь благодатная невмоготу:ведь грозный львиный рык давно сменилсялишь отголосками воспоминанийо славных днях сражений;ныне взоры всех подданных обращены на львенка,все жаждут в отпрыске единственном узретьимперское величие и ярость,достойные державного отца.В дни юности родитель венценосныйпротивников не миловал своихи завещал единственному сыну в наследство не врагов,но добрых граждан империи и преданных друзей…И ныне мы у вас смиренно просимпрощения за жалкие потугиизображать здесь, на подмостках низких,предмет высокий, древнее сказанье.Не доверяйте зрению и слуху,что вечно норовят нас обмануть,но внемлите нам пылкими сердцами.Представьте, что в ограде этих стензаключена великая держава,которую волшебное искусствоиз мглистой дали времени призвало,и что из пыльной глубины вековзвучит живая речь героев славных,чей прах неумолимый рок развеял.Восполните несовершенства нашии вместе с нами сопереживайтеправдивой повести об Аурине,наследнике Салерия Второго.Нам всем знакомо древнее присловье,гласящее, что скорбь рождает мудрость.Внемлите ж беспристрастному рассказуо многомудром древнем государе…
– Молодец, все помнишь! – хмыкнул Монкрейн. – Впрочем, тебя хвалить приходится всякий раз, как ты умудряешься больше трех строк в голове удержать.
– В моей памяти все это свежо, как в самый первый раз, – вздохнул Сильван. – Когда мы пятнадцать лет назад «Республику воров» ставили.
– Да, мы с тобой Хор сыграть сможем, – признал Монкрейн. – Но ведь кто-то должен играть Салерия, а еще кто-то – императорского советника-чародея. Без их угроз действие с места не стронется.
– А можно я буду Хором? – спросил Галдо. – У меня получится, вот увидите! Делов-то всего ничего: вначале зрителей растормошить, а потом вашими кривляньями забавляться. Мне такая роль по душе.
