Лелька и ключ-камень - Юлия Русова
— Пашка! Как ты здесь? Ты же умер тогда…
— Нуда, умер. Только вот застрял…
— Да как же так-то!
— Павка… Ой, наверное, Павел Михайлович… Помоги мне, а?
— Да какой я тебе-то Михайлович… И чем помочь-то могу?
— А вот, она расскажет, — и призрачный мальчишка кивнул в сторону юной ведуньи.
— Павел Михайлович, Пашу держит в нашем мире важное для него дело. Связано оно свами и если вы не согласитесь помочь, то он навсегда останется здесь неприкаянным духом.
— Да какое дело-то? Слушайте, а может в церковь сходить? Службу закажем? Поможет?
— К сожалению, нет. Пашу не крестили, а теперь что-то с этим сделать уже нельзя. Ноя думаю, что мы сами справимся. Помните тот спор, из-за которого Пашка на сосну полез?
— Никогда не забывал. Кабы не моя дурость, ничего бы не случилось.
— Ну, дурость наша с тобой общая была, — снова вступил в разговор призрак. — Но ты помнишь, на что мы спорили?
— Дана щелбаны же! Мы все на них только тогда и спорили.
— Ну вот, я спор-то вроде выиграл, на сосну залез, и слез почти. А щелбаны не поставил. Вот и застрял здесь.
— Так только в этом беда? Давай тогда ставь!
— Павел Михайлович, вам бы присесть, — продолжила Лелька. — Все-таки Паша несколько… неживой. Кто его знает, как все пойдет.
Михалыч присел на лежащее поблизости старое бревно и подставил лоб. Призрак подлетел поближе и принялся за дело, выполнение которого так долго держало его в неволе. Михалыч и понять-то толком ничего не успел, только и услышал, как Пашка отсчитал десяток проспоренных когда-то щелбанов, почувствовал ледяное прикосновение ко лбу и увидел, как растворяется с улыбкой в воздухе старый школьный приятель.
— Спасибо! — прошелестел то ли призрак, то ли ветер, и все закончилось.
Преодолевая внезапно нахлынувшую слабость, Михалыч глянул на Лельку.
— Ты мне, красавица, скажи-ка, это что сейчас было?
— Не могу, Павел Михайлович. Я и сама ничего не понимаю, только чувствую, что он ушел, уже окончательно.
— Непростая ты девка, да и темнишь знатно. Ну ладно, видать не моего ума это дело, меньше знаешь — крепче спишь. Мне земных дел хватает, во всякую чертовщину я, пожалуй, не полезу. Не настолько любопытный.
— Павел Михайлович, возьмите травяной сбор, — девушка всунула ему в руку пакетик. — Это общеукрепляющий, вам сейчас надо. Просто заварите как чай и попейте, он вкусный и душистый.
— Спасибо, Леля. Точно надо?
— Точно-точно. Вы же знаете, я в травах разбираюсь.
— Ладно, беги уже, вижу, что спешишь.
— До свидания. Павел Михайлович. Спасибо вам большое.
Михалыч посмотрел вслед уходящей девушке и побрел в сарайчик, где стояла печка, заваривать чай.
Ночью Лельке снова приснился необычный сон, как когда-то зимой. За стеной из серебристой дымки разговаривали двое.
— Здрав будь, отрок, — приветствовал низкий голос.
— Здравствуйте. А вы кто? — Лелька сразу узнала Пашку. Все-таки общалась она спризраком долго.
— Асам-то как думаешь? — с подначкой спросил бас.
— Сторож? — предположил пацан.
— Неужто похож? — весело отозвался неизвестный.
— Не очень. Просто кто здесь еще может быть? Что бога нет, нам объясняли, так что вы, наверное, охраняете переход? Как мне мамку найти?
— С твоей мамкой все не так просто, малец.
— Почему? Она же давно померла, значит долго уже меня ждет.
— Понимаешь, какое дело… Мамка твоя считай сама себя загубила. Случается, что человек слабым оказывается, жить не может и помереть боится, вот и спускает свою жизнь зазря. Ладно еще, коли смерти в бою ищет, а твоя мать вовсе напрасно жизнь потратила. А боги, хоть тебя и учили, что их нету, такого не любят. Жизнь человечья — это великий дар и распорядится им надлежит по-хозяйски. А вы с мамкой все впустую просадили, что ты, что она.
— И что теперь будет? Я с ней не встречусь? — Лелька просто чувствовала овладевшее мальчишкой отчаянье. Столько ждал, так рвался и все зря…
— Ну почему, встретишься. Только попозже. Тут вот как получилось: мать твоя была христианкой. Так?
— Ну в церкву она не ходила, но бабка ее крестила. Тогда всех крестили.
— Во-о-от. То есть она находилась под покровительством Христа, и душа ее после смерти должна была к нему и отправиться, а он бы ей уже наказанье за напрасно расфуканую жизнь и выдал.
— Это как, в ад что ли?
— Скорее всего. Но я решил твоей мамке помочь. Перехватил душу-то.
Лельке отчаянно хотелось закричать, чтобы Пашка не верил этому голосу, чтобы бежал от него быстрее. Она успела понять, что боги не бывают добрыми и всепрощающими, что им нет до людей никакого дела, люди для них ну не пища, а кормовая база, это явно. Однако кричать она не могла. Не было у нее во сне голоса.
Наивный мальчишка отреагировал по-своему.
— Спасибо вам. А где она теперь, мама моя?
— Понимаешь, совсем без наказания ей оставаться было нельзя. Никто не может нарушать равновесие, раз есть проступок, будет и наказание.
— То есть она теперь у вас в аду?
— Нет, что ты. У меня ада нет. Поговорили мы с твоей мамкой, и она выбрала себе дорожку. Ее душа теперь в разных обличьях поживет, научится жизнью распоряжаться правильно. Белкой побегает, сосной постоит, горлицей полетает, а там и вновь человеком родится.
— Амне-то как быть? Я к ней хочу.
— А вот смотри… Когда она снова станет человеком да подрастет, ты можешь снова у нее родиться.
— А сейчас-то мне как быть? Тоже белкой?
— Можно и белкой, но тогда может так получиться, что вы с мамой твоей разойдетесь.
— Это как?
— Ну, она уже станет человеком, а ты все еще сосной стоишь.
— А как тогда мне быть?
— Оставайся здесь, послужи
