Лондон в огне - Юрий Павлович Валин
Что однозначно — есть предчувствие. Что не всегда равнозначно суеверию. Как говаривает Эли, с ранней юности практикующая методики угадайки — «лучше предчуять, чем с маху в лужу ляпаться».
— Но это же просто невозможно, — шепнула Фло, прикрывая губы веером. — Не может быть такого везения. Или невезения. Это определенно не он. Или ты уверена?
— Нет. Не уверена, — беззвучно прошептала Катрин. — Но. Что-то есть.
Фло прочла по губам и закатила глаза. Потом шепнула:
— В любом случае, он выглядит не совсем уравновешенным человеком.
Лоуд вроде бы с превеликим интересом следящая за действом на сцене, одобрительно шевельнула седоватой бровью, и сделала едва уловимый вопросительный жест — отдавать ли револьверы?
«Нет. Пока терпит», — знаком ответила Катрин.
— Значит, мы уже работаем? — сокрушенно прошептала Фло. — Черт возьми, я просто не могу поверить. Кэт, может он тебе просто понравился? Вполне было бы объяснимо. У тебя давно не было никого резкого и опасного.
— Понравился? Не особенно. Но он интересный, — попыталась объяснить Катрин.
Возбуждение никуда не делось. Ладоням в тонком шелке перчаток стало неприятно жарко. На сцене пираты ни с того ни с сего, решили сдаться страже. Лоуд чуть слышно фыркнула. Гремел победный марш береговой стражи…
— Вон как гремит, — заметила, прислушиваясь, Зу. — Они точно там без паронагнетателя
— Возможно, сцену машиной крутят, а оркестр сам всё из инструментов выдувает и струны дергает, — объяснил Мин.
— Все же какие людишки бездельники, — с ненавистью отметила гремлинша. — Да еще эти бессмысленные дудки с лирами «инструментами» называют. Ну не дерьмо ли?
— Традиции у людей такие. Они и крючки для пыток «инструментом» именуют. А насчет дудок, это ты напрасно. У меня знакомая оборотень на флейте играет. Очень душевно.
— У фейри души нет, про это во всех церквях бубнят, — буркнула Зу, пытаясь заглянуть в пропасть за краем крыши. — А если твоя оборотень для людей дудит, так она сама похуже распоследней человеческой шлюхи.
— Упрощаешь, — хмыкнул Мин, придерживая напарницу за ремень — гремлинша глянула вниз, вытерпела аж пару секунд и отступила. Действительно, с крыши улица казалась настоящим горным ущельем, а экипажи и автоматоны на ее дне сгрудились стаей жуков. Высоко. Гремлины привычки шастать по крышам не имели, да и Мин от альпинизма порядком отвык. Эх, вот так и теряешь квалификацию.
— Закончится, услышим, — сказал артиллерист и малочисленная группа прикрытия поднявшись к куполу, присела за перилами ограждения.
— А я твоим все равно помогать не стану, — помолчав, напомнила Зу. — Мешок могу посторожить и всё. Я из любопытства пошла. А то так и сдохну, этот хваленый театр не увидев.
— Да чего его хвалить? Знаменитый театр, это да, а так… Для обороны вообще вопиюще неудобное здание. А насчет помощи, не волнуйся — думаю, в случае чего мы и сами отобьемся.
— Я и не волнуюсь. У меня клятва, — пробормотала гремлинша.
— Помню-помню, — заверил Мин. — Ты отдыхай пока, там еще целый акт, кажется.
Они лежали на деревянном настиле, подсунув под голову мешки и смотрели в небо. Временами туман редел и угадывались тусклые звезды. Пробивался лунный свет, полз по куполу живыми пятнами, точь в точь следы от поджившей экземы на шеи Зу.
— Все же странно здесь на просторе, — признала гремлинша, следя за размытой тенью грузового дирижабля. — Слушай, Мин, может ты меня здесь обрюхатишь? Я у наших солдат спросила — никто не возражает. Ты здоровый, сильный. А если нам ребятенка здесь, на высоте, заделать, может он счастливым станет. Ну, или хоть проживет подольше.
— Вот что ты за даркша такая? — поморщился Мин. — Уже и упрощать некуда, а ты все норовишь и норовишь до крошечной точки свою мысль свести. У тебя клятва, так и у меня принципы имеются.
— Ну и ладно. Я только спросила. Просто жаль. Ты скоро уйдешь, а армии нашей недолго воевать осталось. Я не пристаю, просто к слову пришлось.
— Я знаю, что не пристаешь. Но я уж объяснял: у меня в роду брауни, и не принято у нас где попало детей делать и бросать на произвол судьбы.
— Да помню я. Но зато у тебя отец из хогменов, а у них все попроще. Хорошие подземные бойцы были. У нас штаб — вполне на нору похож. Твоему отцу понравилось бы.
— По этой части я материнские инстинкты унаследовал, — проворчал Мин.
С этим внезапно затребованным отцовством ситуация сложилась диковатая. Не то чтобы лазутчик был категорически против — Зу подлечившись и сняв повязку, стала вполне симпатичной, и главное, хорошо знакомой. Если отмыть, так и вообще… Собственно, можно и не отмывать, поскольку нынче и сам артиллерист вел сугубо подземно-полевой образ жизни, за всю операцию только разок в ванну и удалось залезть — Лоуд изловчилась, устроить. Но одно дело краткое и искреннее интимное приключение, а другое — отцовство. У них же тут и правила Полнолуния нет. Хитри как хочешь, а может вполне случиться… В общем, пойти на такую беспринципность с возможным отцовством, принципы не позволяли. Чистотники — дарки упертые, бои с людской механикой будут вести до последней живой лапы, уж какое тут продолжение потомства? И подумать страшно. Уйдешь, начнешь вспоминать, так потом хоть гранатой подрывайся. Кстати…
Мин пощупал мешок — дымовые шашки и взрывпакеты никуда не делись.
— Ты все же растолкуй, — молвила Зу, все так же глядя в низкое небо, — если у тебя нет клятвы людей не убивать, отчего бы настоящими бомбами не швыряться? Ночью, там одного, там двоих взорвешь, можно так и с автоматоном. Тебя все равно поймать трудно. Нет, я так и делала бы. Чего их, жаб-переростков жалеть?
— Войны еще нет. Пока у нас спецоперация. Правила тут четкие. Сигнал и команда будет, вот тогда…
— Вот отчего ты так своим людишкам веришь? Рано или поздно они тебя предадут. Ты ведь ихних сколько поубивал?
— Не считал. Только ты моих друзей с этими местными бриттами не равняй. У нас дома точно знают, что у меня, и у других нормальных
