Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли - Александра Сергеева
— Кончай кукситься. Ты-то уж точно не станешь гарцевать на бронзовых. Толку с тебя, как с козла молока. Будешь прогуливаться со своей белой подружкой. Утром моцион, вечером на бал.
— Какой бал? — тоном умницы, изнемогающей от чужой глупости, протянула Юлька, наклонившись к своему бездарному утешителю.
Хотела поцеловать, но Даян отстранился. Воровато зыркнул на окно и процедил:
— Лучше не надо. А то я за себя не отвечаю. А стащить с тебя штаны на таком собачьем холоде… — демонстративно поёжился он.
— Не дам, — согласилась Юлька. — А у нас будет отдельный закуток?
— Будет, — поднимаясь, исторг он даже не тяжкий вздох, а полноценный стон. — Только тут стены картонные.
— Даже в бане? — хитренько сощурилась Юлька, зазывно потягиваясь.
Даян хмыкнул и отступил на веранду, как был: без куртки. Сбежал от греха подальше.
— Трус, — проблеяла ему вслед Юлька.
И вновь собралась в клубок, подтянув на кресло ноги. Отчего-то в голову полезли полустёртые воспоминания о том, как они учили Севку ходить. Как он залил краской её первое шикарное вечернее платье, на которое она копила два года. Как Севка поджёг старый дышащий на ладан буфет месье Ру, у которого они снимали квартиру в Дижоне.
— А он у тебя лихой парень, — оценил подвиги Севки…
Давешний голый карлик с башкой, что твоя тыква. Он возлежал на широком плоском валуне в позе Кустодиевской толстушки — кажется, та картина называлась… как-то смешно… А! «Купчиха и домовой».
— Ты бы оделся, — брякнула Юлька, не находя слов.
Вот уж с кем говорить не хотелось — хоть режьте — так это с нелепым персонажем «потусторонней жизни»
— Зачем? — чересчур загадочным голосом проскрипел нахальный эксгибиционист. — Что мне это даст?
Юлька бы ему сказала! Если бы не поперхнулась, едва открыв рот для отповеди. Жирная короткая ручка паршивца раскачивала маятниками пару… пожалуй, амулетов. Два янтарного цвета шарика на тонких бечёвках. Она бы внимания не обратила, если бы шарики не качались в разные стороны. Что, вообще-то, одной рукой не сделать.
— Да? — удивился карлик её мысленному заявлению.
И выпучился на свои игрушки, не прекращая их раскачивать. Шарики летели навстречу друг другу и, казалось, должны столкнуться. Юлька присмотрелась: они, как живые, нарочно избегали контакта. Непринуждённо уходили с траекторий и, разминувшись, возвращались на них обратно.
— Так не бывает, — неуверенно пробормотала она.
— А так? — хихикнув, осведомился бесстыдник, пустив вверх струйку мочи.
Радужную и ароматную. К тому же издающую некую музыкальную трель чего-то струнного — полнейшая галиматья.
— А так? — совсем развеселился паршивец…
И вдруг пропал. Почти целиком, ибо в воздуха осталась висеть короткая жирная ручонка. И она продолжала раскачивать свои игрушки. Правда, те заметно увеличились в размере. Настолько, что Юлька разглядела поразившую до глубины души начинку шаров.
В том, что был чистейше янтарного цвета без вкраплений, сидело плоское насекомое, формой напоминавшее рыцарский щит. Тёмно-коричневый с узором «под кожу» и ярко жёлтыми пятнами. О том, что это клоп, догадалась, лишь благодаря второму шарику. С хаотичными пятнышками — больше похожему на подлинный янтарь. И хранившему во чреве дивную красавицу стрекозу с задумчиво склонённой головкой.
— Клоп… — еле выдавила она. — В канифоли, — и вдруг спохватилась: — А откуда ты знаешь про канифоль?
— В юности баловался гитарой, — прозвучал удивлённый и очень знакомый голос где-то над её ухом.
Юлька вскинулась и… проснулась.
— С тобой всё в порядке? — сощурился Кирилл.
Он стоял перед камином с охапкой дров. И в своей привычной манере изучал её лицо.
— Что-то приснилось?
— Всякая чушь, — пробормотала Юлька, по-дурацки оглядываясь.
Словно карлик мог затаиться где-то в тёмном углу — как же неудобно жить при свете камина!
Кирилл сгрузил дрова в специальный ящик. Присел и принялся добрасывать их в топку, искоса поглядывая на свою не случившуюся судьбу. Юльку это смущало до раздражения. Ей страшно не хотелось выяснять отношения, когда и без того уже всё понятно.
Но оказалось, что не всё.
— Хочешь, я увезу Севку, — вдруг озвучил Кирилл свои мысли, посвящённые вовсе не возомнившей о себе дуре. — Думаю, персонально за ним охоту не устроят. Слишком сложно Скорей всего выберут другую кандидатуру. Или обойдутся вашими персонами.
Юльке идея понравилась. А вот её неосуществимость — нет.
— Он с тобой не уедет, — досадливо признала она чистейшую и жутко неприятную правду. — Ни за что. Будь я одна, возможно, помогла бы тебе его связывать. И запихивать в машину. Но Даян не позволит. Кажется, он уже признал в сыне взрослого человека. Со всеми вытекающими. Особенно с правом на самоопределение. Ну, почему всё так скверно! — вырвалось у неё чуть ли не всхлипом.
Но слёз не было. Затаившее внутри горе было сухим, раскалённым и острым. Оно иссушало пядь за пядью души… возможно, избавляя Юльку от слякотного чувства жалости к себе.
— Тихо, — вместо слов пустого сочувствия вполголоса скомандовал Кирилл. — Не смей. Не добавляй нам с мужиками бессильной злости. Мы и без того… — споткнулся он на полуслове и поднялся: — Скоро потеплеет, и сможешь раздеться. Баня топится. Даян сказал, что ты плохо переносишь жару. Поэтому вы идёте в баню первыми. А я пока соображу нам ужин. Юль, — сухо бросил он уже в дверях. — Выдержи до конца. Ты, конечно, молодец. Я даже не ожидал. Но сжатая пружина выстреливает в самый неподходящий момент.
— Да, подлая манера, — постаралась высказаться Юлька, как можно, спокойней. — Но моя пружина не выстрелит. Я её потихоньку отпускаю. А, если не выйдет, набью тебе морду. Выпущу пар, и снова, как новенькая.
— А почему мне? — насмешливо осведомилась густая и загадочная темнота веранды.
— Потому что с ними мне ещё куда-то отчаливать, — с напускной безмятежностью заявила она. — А ты отомстить уже не сможешь.
— Резонно, — согласился Кирилл и закрыл за собой тяжёлую скрипучую дверь.
Юлька же сконцентрировалась, норовя опять заснуть. Даян прав: нужно оглядеться. А если ТАМ обнаружится хоть одна ящерица-динозавр, то и попытался вступить с ней в контакт. В том, что прилипшая к её семье мелочь, разумна — никаких сомнений.
Она тужилась, пыжилась, считала овец и читала стихи — ни черта не вышло. Сон не шёл — хоть ты тресни! Помаявшись так и покрутившись в кресле, Юлька осознала, что окончательно оборзела. Поэтому выскреблась из-под пледов и протестировала температуру в гостиной: ещё холодно, но теплом уже повеяло.
Печь трещала поленьями, как мальчишки пистонами. Она прошлёпала на веранду, что оказалась и кухней. На полу обнаружила кучу сумок, ящиков и коробок. А на покрытом клетчатой клеёнкой столе упаковку длинных и толстых
