Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли - Александра Сергеева
Впрочем, пока не покрылась коркой, можно и постоять — оценила Юлька несусветную толпу, окружавшую золотую площадку с трёх сторон. Народищу — тьма! Все ёрзали на коленках прямо по горячему песку — неописуемый идиотизм. Однако, присмотревшись, она поняла, что никаких зверств никто не практикует: коленки людей уткнуты в плетёные подстилки.
А вот сверху жарит беспощадно. Хотя никто из коленопреклонённых измождённым не выглядит. Видать, только-только «коленопреклонились». И слушают… Юлька навострила слух. Седой дедушка в золоте и знакомой белой юбчонке вещал нечто явно очень важное — лицо одухотворённей некуда. Верней сказать, к кому-то взывал. К богу наверно — к кому ещё-то?
— Ты, возникший первым! — гундел, по всей видимости, жрец, устремив взгляд не ввысь, в небо, а вдаль, на полоску горных вершин за широкой водной преградой. — Воссуществовавший с начала начал из предвечного во время твоё изначальное!
Вот это да — чуть не потеряла Юлька нить смысла в экзотическом призыве.
— Не был мир пуст от тебя в начале начал! Все божества в существовании после тебя воссуществовали!
Ну, ни хрена себе — аж восхитилась она. Такими перлами, кому хочешь, мозги запудришь: это тебе не душевный «Отче наш». Тут всё по-взрослому.
— Ты, приходящий вновь в детях своих и в детях детей, и в их детях, ты породил проявление из ничего! Не был мир пуст от тебя в начале начал божеств, в существовании после тебя воссуществовавших!
Всё-таки потеряла смысл — чертыхнулась Юлька, ибо намерена была разобраться в этом потоке бреда. Раз показывают, значит, важно — была убеждена последовательная «завоевательница» всех видов образования.
— Ты, создавший нерушимую троицу богов из тела твоего, воссоединившихся с духом твоим и суть явившим образ твой! Ты, исторгший из тела твоего и Ве́йру, и Нанке́шту, и Любро́фта — единых в благе существования после воссушествования!
— Веру, надежду и любовь, — машинально поправила Юлька оговорившегося старца.
Тот на миг заткнул фонтан. Смешно дёрнул головой на длинной сухой дочерна загорелой шее. И вроде хотел обернуться, дабы шикнуть на поганку, что осмелилась вмешаться в молитву — чему ж иному и быть? Но, видать, невместно жрецу портить ритуал вульгарной выволочкой — не обернулся. Продолжил декламировать, демонстративно возвысив голос:
— Ты, создавший себя сам и возникший на престоле своём…
Юлька вдруг потеряла к происходящему всякий интерес. Развернулась и пошлёпала прочь, спеша покинуть золотой ринг для молитв. Пускай хоть режут — она туда не вернётся. Не нанималась!
И проснулась. Распахнула глаза и вытаращилась на склонившегося к ней мужа:
— Ты чего?
— Что такое ве́йра и нанке́шта или нантешта? И… любо́фт вроде. Плохо расслышал.
— Не знаю, — принялась Юлька массировать занывшие виски. — Приснилось.
— Понятно, что не приключилось, — усмехнувшись, заглянул Даян в сонные глазки недовольной супруги. — Ты бормотала этот набор слов. Что-то он мне напоминает.
— Вера, надежда, любовь, — кривясь и вздыхая, проворчала Юлька. — Если правильно поняла, эти персонажи целые боги. Что-то вроде… нерушимая троица богов из тела твоего. Как-то так. Остальную белиберду не вспомню. Там просто доисторический мрак: мозги можно сломать. Хотя жрец в юбке и золоте лопотал бодренько. Ни разу не сбился.
— А ящериц рядом с ним ты, случайно, не заметила?
— Нет, — озадаченно проблеяла Юлька, сообразив, что дала маху. — Ой! Идиотка! Надо же было оглядеться. Раз опять туда попала.
— И снова девчонкой? — выпытывал Даян, косясь на окно.
За которым их ребёнок зычно и неприлично ругался на «бронзового мудака», что вечно лезет под руку. Из-за чего страдают чужие ноги. Звездануть бы тем же поленом по хвостам — чтоб знал, сволочь!
— Та же девчонка в том же мешке на голое тело. И в деревянных сандалетках, — отчиталась Юлька. — Да я и сама чувствовала, что снова она. Знаешь, по-моему, ей очень плохо. Мается девка: прямо смертная тоска заела. Я слышала жреца, как будто со стороны, но и её чувства слегка улавливала. Каким-то невнятным фоном.
— И что с ним? — присел Даян перед ней на корточки и сграбастал её руки в свои лапищи.
Поднёс их к губам и подул на холодные пальцы жены.
В первый раз он так сделал, когда Юльку трепал токсикоз. Всю душу вымотал зараза! Она крепилась, как могла, но иной раз её прижимало нешуточно. И тогда, бросив дела, Даяша садился рядом. Топил её руки в своих и дул на них, дул.
С тех пор он проделывал это каждый раз, когда становилось страшно или больно. Юлька могла поклясться, что чувствовала, как из него с дыханием выходила часть почти осязаемой мужской силы. Впитывалась в неё через кожу и растекалась по телу. Было даже немного стыдно, будто ей отдавали чуть ли не последнее. Но отказаться она ни разу не смогла: ей нужнее!
— Может, я, конечно, себе нафантазировала, — задумчиво подыскивала она максимально точные слова. — Но, кажется, эта девочка не хочет жить. Её не просто обидели. Её опустошили до донышка. Ни малейшего проблеска даже самого примитивного желания. Она с молебна-то ушла не сама: это я её утащила. Бедняжке всё фиолетово. Даяш, я ни разу в жизни такого не ощущала. Абсолютное опустошение. Вакуум чувств. Просто кукла какая-то.
— Ты по натуре боец, — столь же задумчиво пробормотал он, продолжая время от времени дышать на её руки. — Такие, как ты, просто не умеют сдаваться. Ты слишком любишь жизнь и себя в этой жизни. Которая без тебя полный отстой.
— Что-то не поняла, — хмыкнув, прогундосила Юлька своим самым противным голосом. — Ты меня похвалил или втоптал в грязь?
— Всего лишь макнул, — усмехнувшись, возразил Даян и посерьёзнел: — Жаль, что ты не догадалась оглядеться. Странно, что в твоих снах нет наших ящериц. Мы с Севкой видели своих бронзовых. Только величиной с белого носорога. Даже Кириллу он приснился. А у тебя ничего. Верней, какая-то своя история, не связанная с ящерицами.
— Даяш, мы точно не умрём? — ляпнула Юлька, тут же отругав себя за слюнтяйство.
Что поделать, если мысли так или иначе крутятся вокруг надежды ещё пожить. Ну, хоть чуть-чуть.
— Точно, — абсолютно спокойно ответил он, как человек, который знает, что знает. — Сон, что приснился нам с Севкой, не просто бессвязная муть. Он был одинаковым до мельчайших деталей: мы сверяли. И к чему-то нас готовил. Бронзовые гиганты не просто прогуливались по саванне, как во сне Кирилла. Нам они показывали, на что способны.
— В драке, — припомнив, иронично покривила губы Юлька. — Лучше бы разродились объяснением: на кой ляд мы им сдались? Умереть лишь ради того, чтобы гарцевать на живых
