Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский

Я нашел его.

Рецепт следующий. В курином яйце нужно вырастить гомункула. Он родится мертвым. В первую ночь спящей луны необходимо поместить его тело вместе с телом умершего ребенка в ящик человеческих душ, изготовленный из семидесятисемилетнего кипариса в форме гроба. На тело ребенка положить ветви можжевельника, ладана, белый саван, а после заколотить крышку серебряными гвоздями. На двадцать восьмой день ящик нужно вскрыть, и тогда человек переродится в теле гомункула.

Я повторил инструкцию, прочитанную в книге, и стал ждать. На двадцать восьмой день я открыл гроб и обнаружил в нем беловолосую голубоглазую девочку. Ее красота так поразила оставшихся работать со мной коллег, что они назвали ее Прекрасным Созданием. Я же дал ей настоящее имя – Астарта. Так греки называли вавилонскую богиню любви Иштар.

Ребенок рос и учился невероятно быстро. Всего через два года она выглядела совершеннолетней девушкой. Для человечка это недостижимая скорость. Я выдвинул гипотезу, что Астарта черпала свои знания во сне, когда ее душа путешествовала по Лабиринту, ведь в тот день, когда я взял ее мертвое тело на руки, открылась дверь Бесконечной Лестницы, и проход вниз оказался свободным. Да, та самая дверь, из которой вышел незнакомец, вела теперь не в подвал, но в коридоры Лабиринта и даже глубже. Однако тогда я еще ничего не знал о Лабиринте.

За те два года, что девочка росла, произошло многое. К нашим исследованиям присоединились спецслужбы, отправлявшие людей все глубже и глубже в тщетных попытках понять, куда ведут ступени и насколько это опасно или, наоборот, выгодно. Но чем ниже мы спускались, тем больше возникало вопросов, главным из которых был: «Что такое Лабиринт?» Мой друг, Альберт Майер, предположил, что это гравитационная ракушка или ловушка – мы использовали оба этих термина. Альберт решил математическое уравнение для этого физического объекта, и Лабиринт перестал быть мистикой, став обыденностью нашей Вселенной, одним из миллиардов подобных систем в окружающем нас Космосе. Интересно, но мнение моего друга, полученное за теоретическими расчетами, поменялось, когда он спустился со мной по Лестнице вниз. Практический, чувственный опыт подействовал на него слишком сильно, и Альберт поверил в существование Ада и Рая, после чего бросил науку и подался в религию…

Я его понимаю и не осуждаю. Вы и сами заметили, что это место отдаленно напоминает Ад, хотя Рене, например, выдвигает гипотезу, что мы находимся в месте мытарств, где решается наша окончательная судьба, куда мы отправимся после конца света. С научной точки зрения это ничем не подтверждено, но можно с уверенностью сказать, что мифы о Тартаре, Шеоле, Хельхейме берут свое начало именно отсюда, из Лабиринта. Возможно, что миф о Рае был придуман в поздние времена, чтобы не так страшно было воспринимать Ад. Это научный взгляд, вы можете придерживаться иного – религиозного, оккультного, языческого, считать это место сном или просто подвалами секретной лаборатории. Версий много, и, в действительности, никто даже среди обитателей Лабиринта не знает, чем он является на самом деле. Здесь нужна серьезная научная работа, и я ей занимаюсь, но об этом позже.

Как вы должны были уже понять, после обнаружения Бесконечной Лестницы мы ей активно занялись. Проблема заключалась в том, что не только мы исследовали Лестницу, но и Лестница исследовала нас. На верхних этажах влияние Лабиринта ограничивается сном, а вот ниже взаимодействие происходит в физической реальности. После гибели одной из групп спецслужбы испугались и поставили дверь на минус пятом этаже. Предполагалась, что по мере необходимости ее будут отпирать, но больше никто эту дверь так и не смог открыть. Спецслужбы решили, что это неспроста, лучше не рисковать – и запретили даже пытаться ее открыть.

Затем произошла еще одна неприятность. Чтобы попасть в подземные этажи Лаборатории, нужно верить в ее существование, но современные ученые не столько ищут знания, сколько борются с «заблуждениями», закрывая свой разум новому опыту. Когда к нам приехало начальство из столицы, оно, разумеется, вместо Бесконечной Лестницы нашло обычный подвал, результатом чего стало уменьшение финансирования.

Это случилось очень некстати. Я видел в Астарте сверхчеловека, чей биоматериал способен изменить наш вид, и я нуждался в финансировании исследований. В два года девочка чувствовала себя очень одинокой, мне же было интересно посмотреть на то, сможет ли сверхчеловек адаптироваться к жизни в человеческом обществе. Наше общее желание открыло ей двери из Лаборатории в большой мир, несмотря на весь риск, грозившей ей и моему эксперименту. Я договорился со своим знакомым, и он сделал для девушки поддельные документы. Астарте я запретил рассказывать о себе посторонним людям.

Интересно, что во время своей прогулки она встретила еще одного моего друга, тоже ученого. Он был старше ее и, на мой взгляд, совершенно не подходил Астарте, но Прекрасное создание не оставило его равнодушным. Используя все свое искусство обольщения, мой друг смог соблазнить девушку. Я не стал вмешиваться в эксперимент. Теперь меня интересовало, что будет, если у них родятся дети. В этом я допустил ошибку – я должен был рассказать другу, кто такая Астарта до их свадьбы, и тогда бы их отношения не закончились так неудачно. Увы, в тот момент меня затянули поиски финансирования, и я не смог уделить должного внимания отношениям будущих супругов. Но деньги я нашел.

Их мне дала секта язычников, прознавшая про Бесконечную Лестницу и про странные сны, которые приходят к уснувшим в Лаборатории. Считая ночные грезы словами Древних богов, они платили мне деньги, чтобы спать в подвале и общаться со своими идолами. И их деньги дали мне возможность продолжить исследования.

Смешивая кровь человека и Астарты с алхимическими ингредиентами, я смог достичь прорыва и создать улучшенные митохондрии, вырабатывавшие значительно больше энергии и делавшие живое существо сильнее, быстрее и… голоднее. Первые же эксперименты на крысах показали, что создание сверхчеловека – вопрос времени. Интересно, но этот успех окончательно испортил отношения с коллегами. Даже те, кто продолжил работать со мной, считали мои исследования неэтичными и именовали мой препарат вирусом Ницше, хотя к вирусам он не имел никакого отношения. Я видел в этом иронию и символизм, поэтому не стал менять название. Я ждал, когда смогу ввести препарат людям, но прежде предстоял долгий путь тестирования на