Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский
«Я занялся наукой, потому что всегда искал Истину. В начальной школе я раскладывал энциклопедии, привезенные отцом из командировок, и исследовал красоту окружающего мира. Вместе с книгами я открыл бесконечный космос удивительных явлений, подчиненный логике и математической точности. Я хотел знать все! И чем больше я узнавал, тем больше понимал, как мало знаю. Я чувствовал, что в этом мире есть что-то очень важное, что-то, про что можно сказать: «Истина где-то рядом», что-то, делавшее жизнь понятной и простой.
Я считал, что найду Истину в университете. Полный юношеского энтузиазма, я направился на свою первую лекцию, где декан в самом начале приветственной речи объявил:
– Истины нет, и не ищите ее.
Меня это возмутило! «Интересно, – подумал я, – если наука не открывает Истину, то чем она занимается?» Ответ на этот вопрос обескураживает: множество ученых ищут маленькие пазлы знаний, собирая из них научную картину мира. Только ученые не Демиурги и не способны вдохнуть в свое творение подлинную жизнь, наполненную смыслом и Истиной. Все, на что они способны, – это родить уродливого бездушного Франкенштейна, обреченного на смерть.
Вся наука – это смерть! Ницше убил Бога, но это не первое совершенное убийство. Аристотель убил Платона, Ньютон убил Аристотеля, Эйнштейн убил Ньютона. Знания, оторванные от Истины, умирали очень быстро.
Когда я окончил университет и пошел работать в Лабораторию, случились переписанные в учебники истории события. Страна, положившая в основу идеологии бездушный материализм и рационализм, совершила самоубийство. Франкенштейн распался на части, из которых его сшили. Всем стало не до науки. Сейчас в это сложно поверить, но тогда правительство предпочитало давать деньги экстрасенсам, а не ученым. Тут и там возникали новые религии с новыми пророками, глаголавшими новые истины и порождавшие новых фанатиков. Люди сошли с ума, но они и были такими – темными, алчными и жалкими. Я увидел природу старого человека и понял, что только новый вид может построить новый мир торжествующего разума. Создать сверхчеловека – это стало моей целью. Я начал с малого: с создания ноотропов – препаратов, улучшающих мозговую активность, – считая их первым шагом к эволюции людей.
Но было в моей работе кое-что еще. Общее увлечение оккультизмом не прошло мимо меня, ведь под это тогда давали деньги. Если все говорят о спиритизме, значит, я должен идти впереди всех. Обложившись трудами алхимиков, я начал изучать забытый опыт улучшения чувств и способностей Homo Sapiens. Увы! Все эксперименты говорили: «Нет никакого потустороннего мира! Написанное в древних фолиантах – ложь!» Тогда я еще не знал неумолимого Закона: «Мертвые не вмешиваются в дела живых, пока живые не вмешиваются в дела мертвых». Говоря другими словами, общение с иными должно происходить в тайне и оставаться сокрытым от неспособных поверить в другие миры. Интересно и печально, но эксперименты не дадут никакого результата, если вы их хотите обнародовать. Но если нет результата, нет и денег. Поэтому у меня их не стало. Чтобы прокормить себя, мне пришлось подрабатывать в морге.
В одну из ночей мне привезли на вскрытие человека с отрубленной головой. По ряду характерных признаков я заключил, что голову отделили от тела после смерти. Следователь обвинил меня в некомпетентности, заявил, что свидетели видели, как человек на мотоцикле обезглавил мечом убегавшую от него жертву. В этот момент я выдвинул безумную гипотезу и решил проверить ее. Я никому ничего не сказал. За взятку выкупил труп – тогда это еще можно было устроить – и стал изучать его прямо у себя в квартире. Стояла зима, и открытые окна поддерживали на лоджии отрицательную температуру.
Я повторил над трупом алхимические опыты, провалившиеся ранее в Лаборатории, и в этот раз все сложилось иначе. Раствор киновари и золота, смешанный с дополнительными ингредиентами, делал кости существа необычайно прочными. Я пробовал разрубить их топором – у меня не получилось. Я замерил длительность действия препарата: она составила сорок пять минут, после чего кости в течение еще полутора часов теряли свою прочность. Проведя ряд дополнительных экспериментов, я установил, что тело принадлежало оборотню, – кости оборотня отличаются свойствами от костей человека, и определенные препараты эти различия показали. Тогда я понял: метафизика – такая же наука, как и прочие. Ее можно изучать научным методом.
Я занялся разработкой гомеопатии. Ученые относят их к бесполезным плацебо, но они просто не знают, что гомеопатия предназначена не людям, лишенным способности почувствовать на себе ее действие, а иным существам: вампирам, оборотням, алхимикам, выживающим благодаря подобным препаратам. Расплатой за успех стало презрение от своих коллег. Я стал нерукопожатным даже в своей Лаборатории! И это несмотря на то, что люди, шептавшиеся за моей спиной, получали премии с моих разработок. Я не обижался на них, считая, что глупо обижаться на слепых за то, что они не видят солнца.
Вместо интриг я направлял свои силы и время на главную цель жизни – создание сверхчеловека, бессмертного существа, принадлежащего не живым или мертвым, а обоим мирам одновременно; не ограниченного никакими рамками, способного пересекать границу миров по своему произволению.
Снова никакого прогресса! Но я продолжал работу, зная, что упорство всегда вознаграждается неизбежной случайностью. Она настигла меня ночью в Лаборатории.
Я шел по темному коридору. Неожиданно все лампочки одновременно зажглись, а воздух наполнился гудением электрических проводов. Вначале звук был слабым, но за минуту его громкость достигла сотни децибел, будто я стоял посреди восьмиполосного проспекта среди сотен несущихся автомобилей. Мне стало интересно, и вместо того, чтобы бежать, я стал ждать, что произойдет дальше. Свет и звук потухли. Открылась дверь подвала, и из нее вынырнул окровавленный человек. На руках он держал младенца. Незнакомец был бледен, его шатало из стороны в сторону, а ноги плохо слушались – по этим признакам я заключил, что кровь на его одежде принадлежала ему, и он потерял изрядное ее количество к нашей встрече.
Когда он увидел меня, его организм мобилизовался и впрыснул в кровеносную систему порцию гормонов. Незнакомец выпрямился и стройным шагом, насколько он мог быть стройным в этот момент, подошел ко мне. Я протянул руки, и человек положил на них черноволосую девочку, покрытую трупными пятнами.
«Она должна жить», – произнес незнакомец.
Я утвердительно кивнул. Не из-за страха. Я решил, что раз меня просят воскресить мертвого, значит, я смогу сделать это.
«Тогда беги или прячься», – добавил незнакомец.
Я кивнул еще раз, вернулся в кабинет, положил человеческую душу на лабораторный стол и запер дверь. Коридор наполнился громкими нечленораздельными звуками: ревом, плачем, криком. Я предпочел проигнорировать
