Денис Луженский - Тени Шаттенбурга
– Альма – там! – с горячностью заговорил юноша. – Послушайте, я знаю!
– Никто не сомневается, – Микаэль положил ему на плечо тяжелую ладонь, пальцы его успокаивающе сжались. – Там наверняка есть проход. И мы им пойдем, если не подыщем другой. Менее людный.
– Да, – Кристиан почувствовал, что лицо его заливает краска. – Верно…
Охрана при главном входе! Они же говорили об этом!..
– Сюда, – мотнула меж тем головою баронесса и пустила свою кобылицу шагом. Семеро всадников вновь двинулись вперед – теперь заметно быстрее, чем раньше.
* * *– Есть просьба, – тихонько сказал Микаэль, не глядя на Девенпорта.
– Ну? – так же, не поворачивая головы, отозвался наемник.
– Я постараюсь прикрыть парня. Но если вдруг не успею…
Девенпорт понял – дураком он не был и в лишних словах не нуждался. Как и в том, чтобы нюрнбержец извинялся за то, что было между ними прежде, в городе. Наемник принял решение и, чтобы воплотить его в жизнь, собирался сделать все от него зависящее. А может, даже немного больше.
– Посмотрим, – сказал он и чуть тронул пятками конские бока.
2
Как могут быть иными небо и солнце? Кристиану это казалось страшным, непонятным… И неизъяснимо притягательным.
Десять лет назад он не мог представить свою жизнь без родителей – без прикосновения ласковой маминой руки, без доброго отцовского взгляда. Близ деревни протекала безымянная речушка, и малыш Кристиан знал, как добыть рака из подводной норы и как наловить ершей на прогретой солнцем песчаной отмели. За околицей темнел негустой лесок, и он мог отыскать в нем ягодник или гнездо крепких подосиновиков, а при удаче промыслить прыткого зайца. Но о том, что дальше – за речкой, за лесом, – он представления не имел, пока отец не взял его с собой на ярмарку в город. Целых десять миль по ухабистой дороге – столь далеко мальчик не забирался даже в своих мечтах.
В городе отец, продав воз круглобоких глиняных горшков и звонкой деревянной посуды, купил сыну рубаху – яркую, крашенную кошенилью, а его братьям – кулек медовых сластей. Невиданная обновка заставила Кристиана раскрыть рот, но гораздо больше его потряс сам город: он показался ему сплошной мешаниной узких улиц, забитых толпами народа. И каждое здание грозило, того и гляди, обрушиться на голову: шутка ли, в иных имелось аж три этажа! Городок тот был вдвое меньше даже невеликого Шаттенбурга, но тогда, семь лет назад, мальчишке из деревни едва ли в три десятка дворов помнилось, будто он угодил в величайшую из столиц.
Потом мир, ограниченный околицей деревни, речушкой и лесом, сменился миром, ограниченным стенами монастыря. Умение читать и множество книг, которые Кристиан переписал, позволили ему путешествовать – в книгах он прочел о далеких краях и странных народах, их населяющих, о непонятных верованиях и жутковатых обычаях.
Тогда он понял, что земля велика и полна тайн, что можно идти, ехать, плыть десятки, сотни и даже тысячи дней, но не достичь ее края. Осознал, что городов на свете больше, чем можно себе вообразить, и мечтать о том, чтобы увидеть их все, – то же самое, что надеяться сосчитать звезды или капли дождя. Совсем еще недавно он знал наверняка: мир гораздо больше, интереснее и ярче, чем он думает, знает, даже может представить. И вот Перегрин заявил, что перед ним – перед ним, Кристианом! – лежит не один такой мир, но великое множество. И в каждом можно побывать: нужно лишь встать на Тропу… От этого кружилась голова.
– Ты идешь из мира в мир… Зачем?
– Это непросто объяснить. Я сидел у костров под разными небесами. Они всюду разные – где-то огонь синий, где-то дрова горят жарче, где-то запах смолы пьянит сильнее вина. Но под любым из небес люди ищут у костра тепла и покоя. И защиты от тех, кто скрывается во мраке ночи. Так и разные миры – они во многом похожи друг на друга, но в то же время различны. Отыскивать эти различия – большие и едва заметные, видеть оттенки знакомых, привычных вещей, находить неизвестное в привычном – разве это не увлекает? И разве не стоит идти вперед, чтобы познать новых людей, новые обычаи, новую радость?
– Выходит, что ты… – Кристиан помедлил, подыскивая слово. – Ты смотришь, как живут другие люди в других местах, просто потому, что тебе это интересно? Ты просто… приходишь и берешь?
– Беру, – кивнул Перегрин. – Но не только для себя. Я был в мирах, которые теперь мертвы. Один пожрала чума. В другой пришли чудовищные создания, с которыми не сравниться даже демонам из ваших легенд. В третьем навсегда угасло солнце, и вечный холод сковал воду, землю, сам воздух. И во всех этих местах прежде жили люди – непохожие на тебя или меня, но – люди. Они любили, мечтали, дружили, а теперь от них осталось лишь то, что я взял и сохранил здесь, – он коснулся головы, затем груди. – Я успел побывать в их мире раньше, чем они исчезли навсегда. Успел увидеть, как они любили, мечтали, дружили. И запомнил их любовь, мечты, дружбу.
Кристиан нахмурился. Чего-то не хватало для него в услышанных словах, но чего – он не понимал. А Перегрин улыбнулся – ободряюще и немного печально.
– Согласись: брать, чтобы сберечь, – это не так уж мало. Но, став странником, ты научишься еще и отдавать. Ты ведь знаешь, что такое книги. Представь себе величайшую книгу твоего мира, в которой записывается все, что происходит во всем мире в каждое мгновение. Эта книга незрима, а писцом само бытие, но и ее можно прочесть – при должном умении, конечно.
– Ты… умеешь?! – Юноша задохнулся от изумления.
– Только некоторые страницы, самые простые. Однако я умею кое-что другое. Я некоторым образом переписываю «книги миров», делаю их копии. И эти копии оставляю в другом мире, сохраняю их там. Таким образом, в любом из мест, где побывал странник, хранится не меньше одной копии «книги» какого-то иного мира.
– Господь всемогущий… – пробормотал Кристиан потрясенно.
Порыв ветра потерял свою силу в паутине ветвей, но его хватило, чтобы смахнуть с клена огненно-красный с желтой каймой лист. Тот скользнул вниз и лег на лопатку Ульрике: нелепое яркое пятно на темном сукне. Женщина не заметила невесомого прикосновения.
То, что говорил Перегрин, было непросто понять и еще тяжелее – принять. Мысли переваливались угловатыми камнями в мешке, никак не ложились ровно, будто не желали, чтобы Кристиан понял, чтобы он осознал. Для этого нужно время, а есть ли оно у него?
Юноша скрипнул зубами – пламенеющий на плече Ульрики кленовый лист никак не давал сосредоточиться. Тронув каблуками конские бока, он подъехал ближе, протянул руку и осторожно снял с баронессы распластанную красно-желтую пятерню. В то же мгновение женщина резко осадила коня и рывком обернулась. По ее взгляду, по выражению лица Кристиан понял: они на месте.
3
– Merde! – В сердцах Девенпорт пнул каменную глыбу и, похоже, ушиб себе палец.
Николас взглянул на француза хмуро, но ничего не сказал, и Кристиан подумал, что несдержанность капитана, в общем-то, объяснима: коварный камень величиной с бычью голову плотно сидел в целой груде себе подобных, намертво забивших узкий проход. Завал. Воистину есть от чего разозлиться.
Старую штольню они нашли быстро, даром что уходящую в скалы дыру надежно укрывали заросли малины и бузины. Но радовались удаче недолго – ровно до того мига, как увидели преграду.
– Это не само собой получилось, – проворчал Микаэль, ковыряя ногтем испятнавший серые валуны лишайник. – Это ручками кто-то поработал.
Достав кинжал, он ткнул острием в щель между булыжниками и показал спутникам оставшиеся на лезвии крошки глиняного раствора. Николас с досадой вздохнул.
– Монахи хозяйничают здесь уже не первый год. Зря мы понадеялись, что они не проверили каждый лаз, ведущий к Источнику.
Капитан снова выругался по-французски, плюнул на замшелые камни и отвернулся.
– Ладно, – произнес он почти спокойно. – У нас ведь есть и другой план.
Мужчины переглянулись, и Николас дал «другому плану» описание, которое, несомненно, возникло в головах у каждого из них:
– Через главные ворота, под барабанный бой и свист летящих стрел… Не маловато нас для штурма?
– Вряд ли их там слишком много.
– Нам хватит и парочки тех обезьян-медведей.
– Так что же, мсье Николя, подожмем хвосты и вернемся в милый дом мазель Ульрики, допивать горячее вино? Я-то думал, вам нужна девчонка.
В голосе Оливье Девенпорта звучала злая насмешка, но было ясно: за иронией он прячет собственное разочарование.
– Подождите немного, – попросил вдруг Перегрин. – Я посмотрю.
Все это время он стоял возле прохода и, словно не замечая окружающих, разглядывал препятствие. Теперь странник быстро спустился к завалу. Миг помедлив, он присел перед неровной стеной на корточки и положил обе ладони на серые глыбы.
