Елена Суханова - Лучезарный след
Мне пришлось рассказать Радмилке часть правды. Теперь и она жаждала выведать, как у меня получилось отыграть Дубинина без потерь.
– …в общем, могла бы не выдумывать. Не дурочка, понимаю. Короче, я дезориентирована…
Чародейка с трудом выговорила это слово.
– Прошу тебя, не говори, что вернулась сюда… – я замолчала, продолжив про себя молиться, чтоб Лучезара оказалась сном.
– Почему? Я с тобой лучше поживу. Ой, сумку за дверью оставила.
Она вскочила и приволокла из коридора баул. До меня начало доходить, что сном в комнате уже и не пахнет.
– Ко мне нельзя, – я почувствовала, как взрастает обида. И надвигается поток слёз. Ужасным нытиком стала в последние месяцы. – Верещагина, ну ты же всё… свернулась… ну почему опять? Почему ты не в Забытии? Почему здесь?
– Мы с Радмилкой тяжело характерами сходимся, – непосредственно продолжала Лучезара. – Я всегда чувствовала негатив от неё какой-то. А с тобой хорошо.
Если Лазарь узнает (вдруг он выкинет номер в стиле Зорицы?), то я стану уламывать Ягоду прислать мне ещё подарочек. Что угодно. Мы вдвоём с Дубининым станем. Каждые два месяца. Очередная кабала.
– Никогда о таком не слыхала, – пробормотала я. Верещагина с Барышниковой так дружили, что всех завидки брали. Это мне ведьма опять на жалость давит своими выдумками.
Я взялась сочинять причины для отказа от третьей попытки добрососедского сосуществования. Полуночная гостья, каковая хуже захватчика, будто ничего не замечала. Продолжала раскладывать свои вещи. Обалдеть, сколько у неё обновок! Платья… а украшения эти откуда? Мама дорогая! Меховое манто ей зачем? Через несколько дней лето в полные права вступает. Я лгала и изворачивалась, чтобы резани извлечь из чужих карманов, а Лучезара всё на тряпьё спустила.
Она развешивала шмотки в шкафу и рассказывала, что сама по торговым центрам не ходила. Ей девчонки на примерку вещи приносили. Что не подходило – сдавали обратно или себе оставляли. А по вечерам они пили игривое, чтобы покупки долго служили.
Стоп! Манто – штука чрезмерно дорогая. Я столько не выиграла. Да и золото…
– Как-то решила спуститься вниз, в трактир. В другом доме, рядышком. Сотового-то у меня нет. У девчонок не беру, неприлично вроде…
А мой брала. Приличная ты наша…
– …и из трактира позвонила дядьке. Тому самому лекарю Верещагину, у которого ты на Острове наблюдаешься. Маме звонить нельзя…
Я сумрачно кивнула. Убедительные слова отказывались находиться. Надо же, Радмилка избавилась от ведьмы. Не пропал втуне довод.
– …он сказал, чтоб я не трепыхалась. Переждала немножко. Всё сложится хорошо.
Конечно! Чего ей трепыхаться? Это моя задача.
– Всё хорошо никогда не складывается, – выдала я фразу, призванную испортить замечательное настроение интервентке. Или как там звучит женский род столь подходящего слова? А что? Мне указанная фраза часто настроение портит. – Лучезара, как бы тебе сказать? Приятель Славомира…
– Дело времени, – продолжала ведьма. – Гуляевы уже почти отказались от претензий. Мне дядька сообщил. Сколько сил отчим приложил? Осталось решить вопрос с Чародейным управлением. Дядька мне денег передал. Радмилка на Остров ездила. От них, правда, почти ничего не осталось.
Немудрено.
– Лучезара, иди домой, – жалобно простонала я. – Плевать на Гуляевых. Но как ты собралась решать вопрос с Чародейным управлением? Радмилка говорила, какое тебя ждёт наказание. Его не избежать.
– Зато я как могу оттягиваю момент слушания. Лучше ведь позже, да?
Что у неё в волосах блестит? Камешки? И платье какое яркое. Не могла поскромнее одеться? Зараза слишком уверена в своих силах. Привыкла безнаказанной разгуливать, глаза отводить. Довела до автоматизма. Нарвётся когда-нибудь.
– А по-моему, чем раньше, тем лучше. Поскорее отвязаться.
– Тебе легко говорить, – насупилась Лучезара. Встала руки в боки.
– Мне легко? – вскричала я. – Мне трудно. И страшно.
Глава VIII
Довольно скоро я поняла, как тяжело приходилось Радмилке. Верещагина словно отключила органы слуха, вернее, настроила их на приём исключительно выгодной для себя информации.
К тому же основательно оборзела. Несколько месяцев назад она прибежала ко мне, поджав хвост, не знала куда себя приткнуть и всячески старалась задобрить обиженную подругу. Нынче же она заявилась как в свои владения (что отчасти верно. Ну… в её понимании). Теперь она уже не просила, она требовала.
На другой день пришёл Дубинин. Его взъярила Лучезарина бесцеремонность, вследствие чего он начал орать, перекрывая допустимые нормы звукового воздействия. То есть в общежитии нормы устанавливает каждый для себя, понимая, что соседи обязательно услышат то, что для них не предназначается. На крики сбежались девчонки, начали стучать в дверь. Подала голос Любава. Лучезара, изобразив высокомерное презрение, нарочито медленно укрылась в шкафу. Я открыла дверь. Естественно, случайные свидетельницы решили, что разевал рот Дубинин по моему адресу. Они даже принялись порицать его. Одна Любава молчала. Только хлопала широкими от удивления глазами. Милорад смешался. Обычно он умеет кратким и ёмким оборотом растолковать ситуацию. Если его, конечно, волнует, что кому-то непонятно происходящее. Но тут только вздохнул и уставился в стену.
Я обратила внимание, что Дубинин бледен и выглядит измождённым. Вроде сейчас ему не требуется поспевать на три работы, долги выплачены… Я выпроводила девчонок, бормоча, мол, они всё неправильно поняли. Не поверили, понятное дело. Особенно Любава. Я по глазам видела.
– Что случилось? – негромко спросила я у Милорада под шорох, издаваемый Лучезарой, которая выбиралась из шкафа.
– Один из наших, – зашептал Дубинин, – исчез. Когда проверяли путеуказатель. Напрочь. Два дня прошло, никаких известий. Теперь никто не знает, что делать. То ли снова включать путеуказатель и искать отправляться…
– Не вздумай! – вырвалось у меня.
– Человек пропал, Добряна, – прошипел Милорад.
Сами виноваты, намеревалась ответить я, но сдержалась. Хотя это правда. Перед глазами возникла сцена: умники, братцевы дружки, носятся с выпученными глазами и стенают, как нехорошо закончились их опыты. А я всегда высказывалась против такого рода испытаний.
– Кто пропал? – выросла рядом с нами Лучезара. Она улыбалась, как будто Дубинин не распекал её несколько минут назад.
– Последний вопрос, – обратился к ведьме Милорад, – когда ты оставишь нас в покое?
– Так я вас и не трогаю, – непринуждённо отозвалась Верещагина, – поживу немного и уйду. Обязательно уйду. Не бойся. Можно подумать, мне с вами одно общежитие делить нравится.
В кармане Милорада запиликал недавно приобретённый сотовый.
– Что вы, честное слово? – продолжала Чародейка. – Психовать-то зачем? Не съем же я вас.
– Лучезара, – заныла я, – не съешь – так покусаешь. А затем угробишь.
И всё-таки вынудила дослушать до конца историю про Лазаря.
– Ерунда, – зевнула Лучезара, – он меня не обнаружит. Просто запугивает. Чем дальше, тем больше кажется, что меня вообще никто обнаружить не может.
Дубинина срочно куда-то позвали. Я предположила, что умники не устают решать, как искать пропавшего. А нечего исследовать пути между мирами! Я пыталась удержать братца, убедить его не соваться куда не следует. Останавливала в коридоре. Без толку. Пришлось вернуться в комнату и вспомнить, что Милорад не справился с Верещагиной. Ещё одна беда! Ни Дубинин на неё не действует, ни Лазарь. Что в этой ситуации делала Радмилка? Звонила мне. Я ушла на чёрную лестницу и отдала звонок вежливости. Никаких иллюзий, конечно, не питала. Вряд ли подруга приложит максимум усилий, чтобы избавить меня от беззастенчивой узурпаторши. Это для неё самой чревато. Винить не могу. Но совсем без помощи (вернее, поддержки) Барышникова меня не оставила. Ближе к вечеру она появилась на пороге со Златкой и игривым. Мы вторгались в личный мир каждой из присутствующих (не забывая убеждать Лучезару бежать из столицы), и к исходу второй бутылки ведьма расчувствовалась.
– Девчонки, я вас так люблю! Но, поймите, боюсь ужасно!
Она вновь начала разводить тары-бары. Втемяшивать нам, что всё, чего ей хочется, – это отложить собственное слушание в Чародейном управлении на максимально больший срок. Потому как после него ей довольно долго, а то и никогда больше, нельзя будет колдовать. А без волшебства Лучезара себе жизни не представляет. И ла-ла-ла! И бла-бла-бла!
Радмилка уже не раз знакомилась с этими выкладками. По лицу я поняла: сейчас она затянет песню, лишь бы не выслушивать снова.
– Другие почему должны страдать? – спросила я, осушив бокал.
– К тому же человек должен уметь нести ответственность за свои поступки, – пробормотала Радмилка.
– Никто не любит Чародеев, – затянула свою тоскливую волынку Верещагина. – Кругом одно и то же. Бедная я, несчастная.
