Время пепла - Дэниел Абрахам
Вот как его звали.
– Седая Линнет, – отозвался парнишка.
Имя шарахнуло Алис камнем под дых.
– Что случилось?
– Легла спать и не проснулась, – сказал Элбрит.
А потом солидно, понимающе кивнул:
– Проснулась, но уже там, внизу.
Алис знала Линнет будучи моложе этого мальчика. Вместе с другими детьми ходила прочесывать берега Ильника. Так же, как до нее Нимал, Черная Нел и Дарро. Так же, как эти малявки, совсем недавно. Сколько поколений детей уходило с Линнет на поиски обыкновенных сокровищ по эту сторону воды? Не так давно сама мысль, что Линнет умрет, показалась бы столь же дурацкой, как мысль о том, что умирает река. Для них Линнет была составной частью города. В действительности же – нет. Не была никогда. А была просто женщиной, как все остальные, ничуть не менее смертной.
– Горе-то какое, ох, соболезную, – сказала Алис, и бледный парнишка кивнул, словно она произнесла пароль или отзыв для некоего священного действия. Сказала, что должно, и он подтвердил. Странный ребенок.
Алис прошла к открытой двери и шагнула за красную ткань. Пространства внутри было совсем немного, меньше комнаты Дарро, но народу собралось полно. Пол тонким слоем устилал камыш. Жаркий воздух ощущался на вкус, будто его только что выдохнули. С койкой хватало места только протиснуться впритык, но никто б не устроил здесь карманной тычки. Седая Линнет жила одна, тяжко борясь за кусок хлеба и крышу над головой, но в округе ее знали и, судя по плотной давке, будут по ней скучать.
Алис тоже будет по ней скучать.
Мать она сперва не узнала. Зима не щадила старуху. Та выглядела болезненно еще на именинах Дарро, с тех пор щеки впали гораздо заметнее. И прежде седые, волосы поредели, сквозь пробор блестела маслянистая кожа. Белки глаз приобрели желтизну старой слоновой кости, но глаза были сухими, а руки – твердыми. Занятая разговором с каким-то пузатым стариком, она не заметила Алис.
«Ведь и она умирает, – подумала Алис. – Пускай не от чего-то конкретного прямо сейчас, но все равно умирает». Такая очевидная истина должна была быть прописной, но оглушила Алис, как затрещина. Что-то произнес толстяк, и мать засмеялась. Слева, на месте верхнего зуба, зиял темный провал. Она казалась гораздо старше, чем образ, что возникал перед Алис при слове «мать».
Алис повернулась и боком протиснулась назад, на холодную улицу. Рот скривило до боли, однако то была не злость. Скажем так, не совсем. Она свесила голову и пошла, считая про себя шаги, а на пятидесятом обернулась назад. Кучка людей возле жилища Седой Линнет не обращала на нее внимания. Черная Нел обвила руку Нимала, оба облокачивались друг на друга. Прямо на мостовой сидела новая девочка, Алис ее не узнала – ребенок ревел, опустив голову. Никто не глядел ей вслед и тем более не звал обратно. Стало интересно, отдала ли Сэммиш свою дань уважения и, если нет, придет ли позже. А также кто заплатит за обряд по Седой Линнет, скинутся ли на полный или обойдутся частичным, коль старая женщина умерла не на реке. Забрела даже мысль, не стоит ли и ей поучаствовать? Но монет, полученных от Дарро, на век не хватит. Ей еще о себе надо думать.
Она зашагала на юг, теперь оставив Храм за спиной. Болезненно ныли плечи. В Долгогорье она родилась. Прожила все годы. Но Дарро больше нет, а общаться с матерью или Сэммиш не хотелось. Уллин погиб. Каким-то образом Алис выстроила себе замечательную жизнь, где не с кем было и посидеть, кроме ящика с пеплом. Нечестно, но кого за это винить, ей неведомо. Такой итог не был задан нарочно. Просто так получилось.
Потерявшись в мыслях, Алис быстрей, чем хотела, добралась до своего угла. Поглядела с улицы наверх, на окно. Ставня была открыта, как при уходе. Окно ничем не отличалось от сотен других, ничто не наделяло его особой ценностью или смыслом, кроме того, что раньше оно принадлежало Дарро, а теперь ей. За каждым прочим окном тоже имелась комната, и жизни тех, кто там проживал, столь же мало значили для Алис, как и ее жизнь для них. Она почувствовала себя совсем незначительной.
Поднимаясь по лестнице, она думала о том, куда подастся, когда золото Дарро выйдет совсем. Может статься, в крысиную лачугу вроде той, у Седой Линнет. Или в чуланчик за печью, как у Сэммиш. Или в ночлежный барак, как у Уллина на Камнерядье. Или в туннели и норы Тетки Шипихи, если Алис все-таки обнаружит внутри себя того убийцу, каким приворялась. Или на голую улицу. Или под материнский кров, пока мать сама не проснется однажды «там, внизу».
Странно было провести осень и зиму, зашоренно упершись в прах Дарро, и только сейчас прочувствовать ограниченность жизни, чей предел был еще далеко, но неумолимо подступал с каждым вдохом. «Почему ты не глядишь мне в лицо?» Она вздрогнула и отперла дверь.
В комнате стоял тот же холод, что и на улице, только было темнее. Пространство затянула дымка, хотя откуда ей взяться – никакого огня не горело. У Алис стянуло горло, и менее насущные страхи тут же упорхнули, как воробьи.
– Сама не знаю, что там приключилось, – пробормотала она, стараясь, чтобы слова звучали естественно. – Уллин со мной еще не встречался.
Она прикрыла ставню, чтобы входил лишь тоненький ломтик света, подошла к тайнику. Черная свеча лежала на месте. Алис подняла ее, холодную на ощупь. Ее потянуло положить свечу назад, оставить в нише, сделать вид, будто она занималась своими делами, не заходила домой и не видела мглы, означавшей вызов. Обеспечить прикрытие было довольно легко. Можно прогуляться до кабаков в Притечье или сходить на набережную, где пожилые горожане кидают камешки и глазеют, как течет река после вскрытия льда. Но это лишь подстегнет Трегарро отыскать ее лично, а значит, будет еще хуже. Она установила свечу на столе, зажгла и стала ждать. Дым колыхался, перетекал и густел, сплетаясь в человеческую фигуру. Алис чуточку расслабилась, когда увидела бесцветные глаза и бледные волосы.
Взгляд Андомаки ощупал Алис с головы до ног, словно на ее коже выведены буквы и женщина их читала. Улыбка была тонкой, натянутой.
– От тебя давно не поступало докладов, – сказала бледная женщина. Присущая ей мечтательная задумчивость пропала, ее сменили резкость и строгость в голосе. – Как обстоят дела?
«Уллин выкинул какую-то глупость. Не знаю, что именно. Меня там не было». Все ее наработанные враки наползли на язык и, толкаясь, застряли,
