Денис Луженский - Тени Шаттенбурга
– Довольно! Прерывай свое колдовство!
– Рано, – процедил сквозь зубы Иржи – сосредоточенный, как рыбак, готовый подсечь клюющую рыбину.
Николас с отчаянием обернулся к задыхающейся баронессе, выругался… и вдруг рванул из ножен длинный толедский кинжал. Выражение лица поляка, почуявшего на своем горле прикосновение обнаженной стали, сделалось несколько озадаченным.
– Клянусь Богородицей, или она сейчас начнет дышать, или ты тоже забудешь, как это делается!
– Спятил?! – Иржи скосил глаза на Перегрина. И, перехватив взгляд поляка, странник неуверенно произнес:
– Если она не вспомнила то, что нам нужно, все окажется напрасным.
– Если она умрет, вспоминая это, все будет напрасным вдвойне!
Вздохнув, странник кивнул:
– Справедливо.
– Да черт с вами! – фыркнул с досадой поляк. – Вам ее прошлое нужно, не мне!
Дождавшись, пока министериал отведет от его шеи кинжал, он шагнул вперед и негромко хлопнул в ладоши перед лицом Ульрики:
– Проснись.
К облегчению Николаса, женщина моргнула и тут же обмякла в кресле, с шумом вдохнула. Он присел возле нее и осторожно взял за руку. Баронесса руки не отняла, прикрыв глаза, она дышала жадно, взахлеб, из-под опущенных век катились слезы.
– Боже… – выдавила, наконец, хозяйка Йегерсдорфа. – Боже милосердный…
– Ну, колдун!.. – протянул Николас, обернувшись к поляку, и в голосе его неприкрыто звучала угроза.
Впрочем, Иржи ответить ему не успел, это сделала сама Ульрика:
– Грезы… Я будто грезила наяву… Так ясно, словно видела все воочию!
– Это и была греза, – проворчал Порох. – Люди во сне частенько минувшее видят. Так и могут позабытое вернуть – через сны. Если тебя, пан, в особый сон погрузить, ты запросто вспомнишь, что ел на завтрак, когда тебе пять стукнуло. Даже запах почуешь, будто прямо сейчас…
– Боже! – проговорила баронесса, и столько страдания было в ее голосе, что Иржи разом умолк. – Почему я не умерла?
– Ульрика… – Николас крепче сжал пальцы женщины, но она, почувствовав его тревогу, вымученно улыбнулась:
– Нет, я не хочу умереть. Но не понимаю, почему осталась жива – тогда, давно. Меня ведь тянуло туда, в то озеро, в то… место. Противиться я никак не могла!
– И совсем не помнишь, как выбралась? – спросил вдруг Перегрин.
– Нет… не помню.
С озабоченным видом чужак покрутил головой:
– Если бы ты попала в Провал, не вырвалась бы уже. Однако рядом наверняка побывала, и очень близко… Но постой, что же ты вспомнила?
– Слишком много, – с измученным видом она провела рукою по мокрому от испарины лбу. – И слишком мало. Мне было всего семь лет. Сбежала от няни, забралась на горный склон – глупый, непоседливый ребенок. Потом – падение. Думаю, это была старая заброшенная штольня. Чудом не переломала кости, когда катилась вниз. Зато потом, уже пытаясь вылезти, сильно поранила ногу. На мои крики никто не явился, и я пошла… вниз.
Ульрику передернуло, в ее глазах мелькнуло отражение ужаса – пережитого и забытого очень давно, но теперь выдернутого на свет из пыльных закоулков памяти.
– Не знаю, сколько бродила во мраке. И по-прежнему не помню, где и как вышла наружу.
Услышав это, Николас едва сдержал вздох разочарования.
– Но смогу, наверное, отыскать место, где провалилась.
– Уф-ф… Ну уже что-то! Если попадем вниз, попробуем найти путь.
– Но хватит ли нам времени? Весь расчет был на то, что я сумею выступить проводником, – баронесса повернулась к поляку: – Сможем все это… повторить?
Было видно, что вопрос дался ей нелегко.
– Нет! – Рука министериала сжала запястье женщины. – Твои воспоминания едва не убили тебя. Той девочке не будет никакой пользы, если ты умрешь.
Она заколебалась, и Перегрин медленно кивнул, поддерживая сказанное:
– Все верно, нельзя рисковать тем, что уже удалось добыть.
* * *– Мы сможем выйти утром. До старой штольни должно быть недалеко, но следует учесть, что нам наверняка придется ее поискать. Если повезет, к полудню с этим управимся. Тогда у нас будет еще не меньше суток, чтобы добраться до Источника. В конце концов, ползать под землей можно и ночью.
Николас обвел взглядом всех, кто собрался в трапезной поместья Йегерсдорф – не иначе как волей Всевышнего.
Пестрая компания, что и говорить: одинокая аристократка, юный послушник, двое наемников – бывший и настоящий, хмурый дикарь, убийца-колдун, а еще – чужак, нелюдь, явившийся из иного мира. Ну и еще он сам – министериал барона Ойгена фон Ройца, доверенный человек того, кому безоговорочно доверяет император. И всех их сейчас объединило общее дело.
– Как думаешь, мсье Коля, сколько там может быть этих… «верных»?
Свой вопрос Девенпорт задал с нарочитой ленцой, которая не смогла обмануть Николаса. Наемник спрашивал о том, что его по-настоящему волновало.
– Не думаю, что много. Мы изрядно проредили тех, кто гнездился в Ротшлоссе.
– Но не знаем, сколько ублюдков прислуживает аббатисе.
– И сколько из них вовсе не обитало при монастырях, – добавил Микаэль. – Впрочем, меня больше заботят не люди.
Ну да, та тварь, что встретила их на дороге в Йегерсдорф, – лохматое чудище, подобное огромной обезьяне. Было из-за чего беспокоиться.
– Будь их много, нам не позволили бы уйти из той западни, – возразил он и увидел, что довод его попал в точку: на лицах товарищей сомнение заметно потускнело, а Оливье даже усмехнулся, согласно кивая. – Дорог окрест мало, если бы у наших врагов хватало сил, они перекрыли бы их куда надежнее. Да и вспомните, кто сидел в той засаде. Никудышные бойцы, которым против нас даже внезапность не помогла.
– К тому же есть шанс, что большинство по сей час рассеяно по лесу.
– Так думаю и я, – согласился с Микаэлем министериал. – Думаю, в логове у самого Источника сидит лишь охрана пленников и, быть может, еще те, кто готовит и проводит ритуал. Их ручные монстры опасны, но ведь мы справились с одним.
Тут он невольно взглянул на баронессу и смутился: справились они, как же! А Ульрика, поймав его взгляд, слабо улыбнулась:
– Конечно же, я пойду с вами.
– Только пока мы не найдем вход в ту старую штольню. Теперь уже нет нужды подвергать твою жизнь…
– Это уж мне решать, – перебила его женщина. – А я наверху не останусь. И если ты не забыл, нужда попасть в самое логово у меня как раз имеется.
– Ну, значит, придется и мне идти, – наемник потянулся всем телом, как проснувшийся пес. – Никто не скажет, будто Оливье Девенпорт отказался от доброй драки.
– Пойдем и мы, – сказал Кристиан за себя и Микаэля, хоть никто и не ждал от них такого подтверждения – было ясно, что оба готовы идти за девочкой, даже если откажутся остальные.
Перегрин – тот только улыбнулся, он тоже не думал отступать.
– И я пойду, – проворчал Марек и зыркнул исподлобья: не возразит ли кто-нибудь против его решения? Однако же Николас и Микаэль одобрительно кивнули, а Девенпорт с деланым равнодушием пожал плечами.
– Тебе-то с ними зачем? – спросил вдруг Иржи. К нему тут же повернулись все собравшиеся: во время маленького военного совета поляк тихо сидел у окна, старательно делая скучающий, сонный вид, и сейчас впервые подал голос.
– Я… – Дикарь как будто растерялся, но быстро пришел в себя и насупился: – Есть причина.
– Девчонка, которую ты вовсе не знаешь?
Марек молчал, сжимая кривящиеся губы, лоб его прорезала упрямая складка.
– Нет от глупости лекарства, – Иржи вздохнул с сожалением. – Знал бы, какой ты дурень, нипочем не стал бы с тобой возиться.
Поднявшись, он двинулся к выходу из залы. Девенпорт выставил было ногу, чтобы помешать, но Николас качнул головой, и наемник, презрительно фыркнув, пропустил поляка к двери. Впрочем, министериал вышел вслед за колдуном и окликнул его в удаляющуюся спину:
– Постой. Да постой же!
Иржи остановился:
– Ну чего еще?
– Я не успел сказать, что благодарен тебе.
В ухмылке поляка остро блеснула насмешка.
– Ни к чему. Я лишь расплатился за свою свободу.
– Расплатился, – кивнул Николас, которому в словах Пороха послышался невысказанный вопрос. – Фрау Ульрика в щедрости своей велела оседлать тебе одну из лошадей – можешь садиться и ехать куда душа потянет.
– Что ж, за это фрау Ульрике мой низкий поклон.
– А может, с нами пойдешь?
– С вами? – Иржи приподнял бровь. – С чего мне такая честь?
– Ты, по всему видать, малый смелый и неглупый. А нам лишние руки не помешают.
– Ну и ну… Руки вам нужны… А ты, великодушный пан, разве не слышал, что я приятелю своему сказал?
– Так то приятелю. Мне, может, другое скажешь.
– Не скажу другого, – ухмылка Иржи словно одеревенела. – Нет мне дела до ваших забот. Голова у меня одна, и местным я ничем не обязан, чтобы шею свою подставлять.
Они долго смотрели друг другу в глаза, и ни тот ни другой взгляда не отвел. Потом Николас произнес:
