Ловцы книг - Макс Фрай
Обвожу глазами явно скисшую аудиторию. И говорю:
– Эй, я рассказываю всё это не для того, чтобы испортить вам настроение и угробить наш прекрасный пикник. А потому, что у меня хорошая новость. Есть чувство, испытывая которое, мы безусловно существуем для духа даже в моменты нашей предельной слабости. Это благодарность. За жизнь. Да, жизнь человека среди людей такой непростой подарок, что за него иногда хочется не в благодарностях рассыпаться, а засветить дарителю в глаз. Но тут ничего не поделаешь. Мы уже взяли этот подарок. Мы живы, мы есть здесь и сейчас. Это, как минимум, честно: взял подарок – поблагодари. Начать вот так сразу испытывать благодарность непросто, это я понимаю. Мы не привыкли, не приучены благодарить. Но ничего, намерение – великое дело. Научимся. Формально говорить, или просто думать «спасибо» для начала вполне сойдёт. И вспоминать о благодарности надо почаще. По всякому поводу. Вот даже прямо сейчас – хорошо же сидим! С чаем, кофе и бутербродами. Дождь не льёт, снег не сыпется, всем тепло – в декабре, на минуточку! За два дня до Рождества! И полиции рядом нет. Есть за что быть благодарными. И на обратной дороге – за то, что у нас был отличный пикник. И дома – за то, что есть дом, где тепло, светло, и плита работает, и вода из кранов течёт. И так далее. Любому из нас найдётся за что говорить «спасибо» по тысяче раз на дню. А искренность приложится, куда она денется. Однажды сама придёт.
– А я уже, – почти беззвучно признаётся Анеличка. – Проснулась позавчера, вдохнула, как ты учила, макушкой, и вдруг стала такая счастливая! Хотя я бедный котик всегда по утрам. И сказала: «Спасибо!» – само как-то вырвалось. И повторила потом ещё много раз. И от этого появилось ощущение, что меня обнимают всем миром. Не мысль, не идея, а именно физическое ощущение. Как будто весь мир – огромная ласковая рука. Мне от неё даже немножко щекотно. И так хорошо!
Остальные молчат. Я вижу, как они сейчас на себя примеряют – не просто слово «спасибо», а новый образ – существа, благодарного за факт бытия. На самом деле это гораздо труднее, чем кажется. Но возможно. Нет ничего невозможного (особенно если рядом я).
Вильнюс,
Декабрь 2020
Самуил (Шала Хан, тут он сразу как миленький снова стал Самуилом, даже на именном значке почётного гостя книжной кофейни, который он забыл отцепить от лацкана, теперь написано «Samuel») – так вот, он специально заявился в ТХ-19 в Сочельник, предположив, что в «Крепости» как-нибудь интересно и весело празднуют Рождество.
Это просто (когда ты адрэле и сила твоих слов велика): вышел из дома в Лейне, почти беззвучно, с мощным, но привычным внутренним усилием буркнув под нос: «Я в Вильнюсе», – и ты уже там. Ну правда не в центре, а в спальном районе, в Северном Городке; ничего не попишешь, так бывает почти всегда. Среди Ловцов и просто мастеров Перехода встречаются умельцы, способные точно рассчитать свой маршрут и оказаться не просто в нужном городе, а на конкретной улице, или хотя бы где-то поблизости; это практически не зависит от силы и опыта, просто такой врождённый талант. Самуил, к сожалению, не из них (когда-то собственное несовершенство его ужасно бесило, потом, куда деваться, привык). Короче, Северный Городок ещё вполне неплохой вариант, – понял он, включив местный телефон и определив своё положение. – До центра отсюда километра четыре, можно дойти быстрым шагом примерно за сорок минут.
По дороге Самуил как-то стремительно скис. Без Тима и Нади он чувствовал себя здесь неприкаянным, лишним, ненужным, чужим; последнее, собственно, правда. Естественно Ловец из Лейна чужой в ТХ-19! И слава богу, ещё не хватало стать тут своим. Однако «неприкаянный», «лишний», «ненужный» это как-то уж слишком. С чего бы вдруг? Но предпраздничный город в локдауне производил очень тягостное впечатление. Холодный, безлюдный, бесснежный, безвкусно и скудно украшенный к Рождеству, он выглядел так, словно все жители умерли; ну, правда, не остались валяться на улицах, а, молодцы такие, аккуратно сами себя где положено погребли.
Мысль об умерших жителях была нелепая и дурацкая, но прилипчивая. Крутилась в голове и портила настроение, как самое настоящее знание об истинном положении дел. За почти час пути печаль с раздражением превратились в настоящую чёрную меланхолию, излишки которой волочились за ним как невидимый, но явственно осязаемый шлейф. В таком состоянии Самуил в «Крепость» идти не хотел. Ну уж нет, – думал он. – Я так, чего доброго, людям праздник испорчу. А себе – репутацию. Мне нельзя быть унылым нытиком! Я же марсианин с Юпитера! Человек-праздник в полосатом пальто!
Решил гулять, пока не исправится настроение, благо вокруг наконец-то красивые улицы, и фонари здесь поярче, и украшений побольше, всё-таки центр. Часа полтора слонялся по городу под мелким холодным дождём, но настроение лучше не становилось. Вильнюс был какой-то не тот. Обычный умеренно старый, не особо богатый город, в европейской части ТХ-19 таких полно.
Ну или я какой-то не тот, – мрачно думал Самуил, сворачивая в очередной знакомый по прошлым прогулкам проходной двор. – Диалоги с городами налаживать не умею. То есть дома умею, а в ТХ-19 – нет. Плохая была идея идти сюда в одиночку. Это же Тимкин город. У них давние отношения, можно сказать, любовь. Рядом с ним и нам здесь было здорово, а без него всё не так и не то.
Дело спасла кофейня; ну, кофейни всегда спасают, затем они и нужны. Особенно те, что работают в неурочное время, когда всё закрыто, а население сидит по домам. За полвека работы в ТХ-19 Самуил хорошо изучил порядки в её европейской части, знал, что в Сочельник даже без всяких локдаунов всё – магазины, кафе, рестораны – закрывается в страшную рань. А тут вдруг кофейня, дверь нараспашку, внутри горит свет. В половине девятого вечера. Так вообще не бывает. Нет!
– Так не бывает, – сказал он с порога.
