Любить сложно, не любить невозможно - Лана Мур
— Ну полно, полно, — Викрам одновременно старался обнять мать и сестру и поглядывал на отца. Наконец, к семейству присоединился и Аниш и крепко обнял сына, так что у него затрещали здоровые ребра, а от боли в сломанных из глаз посыпались искры. — Со мной все в порядке. Пойдемте домой, поздно уже.
— Что с Манишем? — глухо спросил отец.
— Дома расскажу, — также тихо ответил Викрам.
Глаза сестры и матери сияли от счастья, и их совсем не интересовала судьба приемного брата и сына.
— Теперь точно спать, — взглядом проводив непрошенных гостей, повернулся к двери Ранбир. — Ила, поспишь в комнате Майры?
— Я и сама хотела предложить. За ней нужен присмотр, — встрепенулась девушка, а Майра, понимая чем вызван вопрос брата, вспыхнула до корней волос.
— Не доверяешь? — ухмыльнулся Раджит.
— А есть причины? — покосился на него Ранбир.
— Постой! — Раджит взял его за локоть и дождался, пока девушки не скроются в доме. — Так ты все знал?! Тогда, почему не набил морду?! Не потребовал жениться?! Она же еще девчонка!
— Знаю, — тяжело вздохнул Ранбир. — Но ты не виноват. Это штучки Майры. У тебя не было не единого шанса устоять. Ты ничего не мог сделать. А вот ей досталось, хотя, если быть откровенным, то и виновата не она, а я.
— Что ты ей сделал? — сурово сдвинув брови, Раджит сверлил его сверкающим взглядом. — Либо виноваты оба, либо никто.
— Сгоряча отвесил затрещину, — нехотя признался Ранбир.
Ладони Раджита сами собой сжались в кулаки.
— Ты, конечно, будешь моим братом, но сейчас я тебя ударю, — казалось, что слова льдинками падают на камень крыльца и со звоном разлетаются на множество осколков.
— Тебе сегодняшнего дня мало было? — устало спросил Ранбир. — Майра получила свое за то, что спровоцировала все это. Я объяснил, что мы не можем позволить себе роскошь быть легкомысленными. Это чревато неприятными последствиями, как для нас, так и для людей. Она все поняла.
— Но ты ее ударил, — Раджит еле удерживал себя на месте.
— Я вспылил, — Ранбир взлохматил волосы и посмотрел на узкую светлую полоску, отделившую верхушки деревьев от глубокой черноты неба. — Я тоже поддался приумноженному сестрой безумию, но в моем случае, оно нашло другой выход. Признаю, был не прав. Ну что, пойдем? Может, еще удастся вздремнуть.
Эпилог
Перед входом в здание городского суда толпились репортеры и зеваки, не вошедшие в число допущенных на заседание счастливчиков. С безоблачного неба нещадно палило солнце, выжигая с раскаленных улиц все живое, но упрямцы упорно оставались на посту. Пользуясь случаем, пронырливые торговцы поспешили расставить лотки и сейчас бойко торговали водой, тростниковым соком с лимоном и порезанными на кусочки фруктами и арбузами.
Все ждали.
Но вот, из-за тяжелых дверей выскочил невысокий человек. Подбежал и что-что шепнул одному, махнул другому, и человеческое море заволновалось, ощетинилось перископами фотокамер и, сметая все на своем пути, приливной волной устремилось ко входу. Шутка ли — вот-вот станет известен приговор, вынесенный одному из самых богатых и влиятельных горожан.
Люди перепрыгивали через упавшие прилавки, разбрызгивали ногами разлившуюся воду, оскальзывались на раздавленных фруктах и бежали. Бежали, боясь, что опоздают и все места в первых рядах окажутся заняты.
Створки распахнулись, и всеобщий гвалт усилился многократно. Кто-то активно работал локтями, выискивая более удобное место, кто-то вскрикивал из-за отдавленной ноги или тычка под ребра; получив подзатыльник, мальчишка скрылся между полотняных штанов и расшитых подолов туник.
Из черного провала дверей, как песок, появились полицейские в бежевой форме и разделили взволнованное море на две части, обеспечивая безопасный проход участникам процесса.
Первой появилась преисполненная достоинства фигура господина Прамара, и почти одновременно рядом оказалась его супруга.
Они спускались по каменным ступеням с высоко поднятой головой, только глава семья временами испуганно косился на взбудораженную толпу.
Человеческое море накатило, словно желая сомкнуться и поглотить в своей черноте всех, кто хоть как-то от нее отличается. Но песчаные берега сдержали натиск, и толпа, недовольно ропща, откатилась.
— Мистер Парамара! Что вы будете делать теперь, когда дело закрыто? — выстрелил кто-то первым вопросом.
И словно, он послужил сигналом, посыпались остальные:
— Вы будете выставлять иск против действий полиции?!
— Вкладчики вашего банка повально закрывают депозиты! Что вы можете сказать, чтобы их успокоить?!
— Это правда, что при вашем участии сгорел особняк Сисодия и его прежние владельцы?!
Аниш упрямо шел вперед, иногда морщась, когда очередной выкрик разрывал барабанную перепонку, рядом шествовала жена, сохраняя на лице непроницаемое выражение, за их спинами, скрыв глаза за солнцезащитными очками и защищаясь руками от вспышек фотокамер, пряталась Абхи. Позади всех, под руку с девушкой, шагал Викрам.
— Теперь, когда ты все это услышала, что будешь делать? Бросишь меня? — он притормозил и, взяв ее за руки, повернул лицом к себе.
— Ну что ты, — она высвободила ладони и, накрыв его пальцы, слегка погладила. — Разве ты в ответе за поступки отца? И я не для того искала с тобой встречи после вечеринки в вашем доме, чтобы сейчас бросить, — Дита лукаво улыбнулась.
— Ты искала встречи? — Викрам удивленно распахнул глаза. — Я-то думал, что это я бегал за тобой последние две недели. После того, как ты приходила к сестре выразить соболезнование.
— Пойдем, — продолжая загадочно улыбаться, Дита потянула его к семейному авто, где уже сидело все семейство Прамара.
— Мы уезжаем из этого города, — сказал Аниш, когда к ним присоединились и сын с невестой. — Сейчас вернемся домой и сразу начнем готовиться к отъезду. Я не могу жить там, где меня опозорили. К тому же мой банк разорен.
***Оставив после себя клубы пыли, с ревом унесся автомобиль Прамара. Толпа праздных зевак и пронырливых репортеров, не дождавшись больше ничего интересного редела, редела, пока не растаяла совсем.
Только после этого из здания суда вышли Раджит и Самайра. Осмотревшись и облегченно вздохнув, они переглянулись.
— Прокатимся? — прищурилась Майра.
— Только аккуратно. Если насмерть разобьешься, то не возьму тебя замуж, — усмехнулся
