Грехи отцов - Гоблин MeXXanik
— Н… нуждаются? — повторила женщина, запинаясь.
— Вы нужны нам всем. Мне, Фоме, Арине, Лаврентию и…
— Призраком я была полезнее! — выпалила женщина. — Я могла пускать слухи, заботиться о доме…
— Но я так рад, что вы живы. И плевать мне на пользу, когда я могу взять вас за руку. Зато теперь, к тому же, вы не сможете так запросто заходить ко мне в спальню по утрам. Это ли не прекрасно?
Мы помолчали какое-то время, а потом женщина спросила:
— Ты думаешь, я смогу достойно прожить новую жизнь?
— Я уверен, что сможете, Любовь Федоровна. А если нет, то всегда можно будет начать писать книжки и печатать их в периодике по главам. Я слышал, что в желтой прессе такое востребовано.
— Ну, уж до такого я не опущусь, — отмахнулась женщина. И добавила: — Зови меня Людмилой Федоровной Яблоковой. Это теперь мое имя.
Глава 26 Спокойное утро
Проснулся я оттого, что Фома осторожно тронул меня за плечо и тихонько уточнил:
— Вашество, вы здесь всю ночь спали?
— Большую ее часть, — признался я. — Людмила Федоровна составила мне компанию…
— Эво-о-она как, — протянул Фома.
И я поспешно произнес:
— Я не о том! Мы с ней устроили поздний ужин. А затем…
Я широко зевнул и посмотрел на часы. Было еще рано. Даже бабушка не просыпается в такое время, а значит, я успею убрать за собой постель и привести себя в порядок.
— Павел Филиппович, а вы не знаете, что не так с этой Олюшкой, которую Софья Яковлевна поставила приглядывать за нашей женщиной? — спросил вдруг Фома.
— А что случилось? — осведомился я, тут же став серьезным.
— Она всю ночь стояла в углу комнаты и смотрела на меня. Жутко так, не отрываясь… Я поначалу притворялся, что не вижу ее, но потом она подошла ближе и мне стало совсем не по себе.
— И что было дальше? — поинтересовался я, складывая одеяло.
— Я ей сказал, что это неприлично — ко взрослому парню в комнату заходить и пялиться на него. И что если она продолжит, то я на нее княгине пожалуюсь.
— Помогло?
Питерский поморщился:
— Не очень. Девчонка не поняла, что я говорю это ей. А потом, как поняла — так давай со мной разговоры разговаривать. Расспрашивала меня про уши, хвост и про то, могу ли я мурчать…
— Прости, Фома, я должен был попросить бабушку вызвать кого-то другого из ее помощников. Олюшка очень любит котов. Когда-то она жила в доме, где нельзя было держать кошек…
— Проклятое место! — охнул Питерский.
— Оно самое, — согласился я. — Это была богадельня.
— Так Олюшка эта того… — Питерский покрутил пальцем у виска. — Умом обиженная?
Я покачал головой:
— Нет. Она там жила с семьей, которая за этим домом смотрела. Но потом случился пожар…
— Вот были бы коты в доме, то и пожара бы не было, — заявил парень. — Коты — они сердцем чуют.
— Согласен…
В этот момент по лестнице пронеслись два пушистых комка, рядом с которыми бежала Олюшка. Она выглядела донельзя счастливой. Но, заметив нас, девочка приняла самый что ни есть серьезный вид. Затем подошла к двери комнаты Яблоковой и тихо спросила:
— Их можно впустить?
— Людмила Федоровна точно будет не против, — ответил я. — Она очень любит питомцев.
Призрачная девочка кивнула и прошла сквозь дверь. Затем щелкнул замок, и створка приоткрылась. Оба кота тотчас застыли, будто и не просились в комнату несколько секунд назад. Вместо этого они с ленивым видом принялись оглядываться.
Фома вздохнул и быстро подошел к зверькам, чтобы мягко подтолкнуть их внутрь комнаты. Затем дверь закрылась.
— Почему коты так делают? — поинтересовался я.
Питерский усмехнулся и пожал плечами:
— Потому что могут.
Я быстро принялся собирать постельные принадлежности. А Фома направился на кухню. Наверно он ожидал, что после ночных перекусов там сейчас беспорядок, да только мы с Яблоковой все за собой убрали.
В гостевой спальне лекарь тихонько похрапывал. Быть может дело было в том, что к утру его сон стал менее крепким. Он раскинулся на диванчике, забросив руку над головой. Я аккуратно сложил на кровать свернутое покрывало, одеяло и подушку. Взял костюм со спинки кресла и направился в ванную комнату. Принял прохладный душ, почистил зубы, позаимствовав у соседа мятную зубную пасту. Потом оделся и направился на кухню.
Там уже вовсю хозяйничал Питерский. Неподалеку от окна сидела Олюшка и старательно делала вид, что не смотрит на моего помощника.
— Как там Яблокова? — спросил я у нее, садясь за стол.
Девочка подозрительно покосилась на меня и демонстративно отвернулась.
— Зря ты так, — вздохнул я. — Ведь мне несложно попросить Фому показать тебе уши.
— Правда? — тотчас отозвалась призрачная помощница с робкой надеждой.
— Да что им всем они дались?! — притворно возмутился парень и провел пальцами по волосам.
Я заметил, что между прядями мелькнули мохнатые кошачьи уши.
Олюшка тенью метнулась в сторону помощника и воспарила над полом, чтобы лучше рассмотреть шаманские особенности Питерского. Потом счастливо улыбнулась и оказалась рядом со мной.
— Спит ваша подопечная, все у нее хорошо. Там за окном был призрак, он приказал мне не шастать по дому. Странный он какой-то… Кажется, он боится эту женщину.
— Он ее уважает, — поправил Олюшку Фома. — У нас в доме принято относиться друг к другу именно так.
— Странно у вас здесь все… — поделилась своими размышлениями девочка.
— А у вас по-другому? — уточнил я.
— Софья Яковлевна никого из нас не обижает. Она хоть и строгая, но справедливая.
— А в последнее время в вашем прибежище не происходит ничего странного?
Призрак подозрительно сощурилась:
— О чем это вы, Павел Филиппович?
— Например, на моем болоте распустились цветы, — решил поделиться я. — И пни стали немного странно себя вести…
Олюшка внезапно широко улыбнулась и едва слышно прошептала:
— Это потому что вам хорошо. У нас тоже все цветет и пахнет. И еще…
Она замолчала, словно засмущалась,
