Книжные Черви - Фаусто Грин
– Не надо, не нужно… Не хороните… Проверьте, что я не уснул!.. Проверьте… Я не сплю… Не сплю! Не хороните!
Картинка снова сменилась. Павел оказался посреди темноты. Темнота окутывала его, ничего не было видно. Через несколько секунд он услышал кашель. И громкий горловой звук, не то хрип, не то вой:
– Помогите!
Это был мужской голос, очень хриплый, очень испуганный. Вслед за этой мольбой Павел услышал стук по доскам.
– Господи… Помогите! Господи. Господи… Я же не сплю. Я больше не сплю…
Снова стук. Павел побежал на звук, но, казалось, звук был повсюду и нигде. Мужчина, молящий о помощи, хрипел и плакал, его голос с каждой секундой всё больше напоминал голос потерявшегося в лесу ребёнка. Стук превращался в звук царапанья по доскам. Судя по звукам, мужчина лихорадочно ворочался. Павел очень хотел помочь этому кричащему, искал источник звука.
Мужчина задыхался. Задыхался и стучал по доскам. Потом силы его, видимо, иссякли, и он больше уже не пытался вырваться из своей темницы. Он мог только кричать. Кричать отчаянно, словно его резали живьём. Мужчина кричал что-то бессвязное, кричал до тех пор, пока голос его не сорвался, и он сам не перестал слышать себя.
В этот момент Павел достал из-за пазухи шкатулку из красного дерева и открыл её.
Наваждение прекратилось. Они с ведьмой всё ещё стояли на крыше поезда.
– Это твоих рук дело?! – закричал Павел, теряя самообладание. – Это ты убила его?!
– Не я. Но я довольна, – с улыбкой ответила ведьма.
– Теперь у меня нет сомнений, что мы с тобой дети одного пера… Панночка, – сквозь стиснутые зубы процедил мужчина.
– О, давно уже никто не называл меня так… любезный Павел Чичиков, – обрадовалась девушка.
– И больше не назовёт!
Павел поднял рукав: на руке сквозь кожу проступали письмена на неизвестном языке.
– Придите на мой зов! Те, кто мёртв внутри! – воззвал он.
Перед мужчиной стали возникать светящиеся фигуры. Они набросились на ведьму и вцепились в свёрток. Она безуспешно пыталась вырваться из объятий душ. Чичиков кинулся к ней под ноги, Панночка споткнулась и рухнула на него, выронив свёрток. Ребёнок заорал и полетел прямиком под поезд. Павел кинулся к краю крыши, но было поздно.
– Поймал! – В следующую секунду послышался радостный голос откуда-то снизу.
Мужчина всмотрелся в темноту. За поездом, в лучших традициях фильмов про Дикий Запад, мчался конь, а на нём сидел Александр Чацкий: одной рукой парень уцепился за гриву, а другой крепко прижимал к себе свёрток с младенцем. Павел выдохнул. Панночка, избавившись от части душ, пытавшихся её зафиксировать, раскрыла пасть и издала вопль, от которого заложило бы уши даже у мёртвых. Призраки отхлынули прочь, а она, воспользовавшись секундной заминкой, спрыгнула с крыши прямо в материализовавшийся из воздуха летающий гроб и устремилась прочь. Светящиеся фигуры кинулись вслед за ней. Павел выругался и стал перебираться на крышу локомотива.
***
Евгений Базаров смотрел на место машиниста, понимая одно: хоть сейчас они с Муму и смогли уничтожить пару чудовищ, эти твари успели сломать всю систему управления, и сейчас поезд на приличной скорости несётся навстречу гибели.
– Муму, где дети? – поинтересовался врач.
– Они в вагоне соседнем. Все. Стоят, словно заворожённые и окаменелые, – ответила собака.
– Проклятье, – только и смог сказать на это Базаров.
А больше Евгений сказать ничего не успел, потому что в следующий миг лобовое стекло разлетелось на тысячи осколков, накрывая стеклянной метелью его и Муму. Вместе с осколками в кабину влетели обломки досок, одна из которых вонзилась Базарову чуть ниже правой ключицы, глубоко войдя в тело. Взвыв от боли, он осел на пол, жадно хватая ртом воздух.
Не успела Муму понять, что происходит, и броситься к раненому другу, как с крыши в разбитое окно влезла Панночка. Сейчас она снова была куда больше похожа на чудовище, чем на девушку, и передвигалась на четвереньках по потолку, как паук. Муму сообразила, что ведьма протаранила гробом стекло, сумев, однако, в последний момент перепрыгнуть на крышу. На ней не было ни царапины, чего нельзя было сказать о корчившемся на полу Базарове.
Ведьма оттолкнулась от потолка, сделала сальто и приземлилась на пол между Муму и Евгением. Собака кинулась на неё, вцепившись в когтистую руку мёртвой хваткой, однако противостояние продолжалось недолго: свободной рукой Панночка полоснула Муму по боку, та разжала зубы, упала на пол и заскулила.
Поезд приближался к мосту.
Оксана уже занесла руку, чтобы проткнуть собаку насквозь, как вдруг ладонь её словно ударилась о невидимую преграду. Ведьма сделала шаг назад, но и там почти сразу же наткнулась на прозрачную стену. То же самое повторилось и слева, и справа. Панночка пыталась выбраться, но билась о незримый барьер, и на лице её отражалось всё возрастающее недоумение. Муму тоже смотрела на это с удивлением.
На крыше Павел закончил рисовать прямо над ведьмой меловой круг и сейчас лежал, тяжело дыша.
***
В кабине машиниста появился Родион.
– Вовремя! – гавкнула Муму.
Раскольников, ни секунды не колеблясь, ударил ведьму топором по голове. Она упала на панель управления и больше не шевелилась.
– Ну вот. Осталось остановить поезд, – осматривая стонущего Базарова, произнёс Родион.
– Можешь вытащить из меня эту хрень? – морщась, попросил Евгений и кивнул на торчащую из него деревяшку.
– Угу. На счёт «три». – Родион упёрся ладонью левой руки товарищу в грудь, а правой покрепче ухватился за обломок доски и, сосчитав до трёх, дёрнул его на себя.
Базаров мертвенно побледнел и выдал пару слов, от которых Муму прижала уши к голове, а Родион усмехнулся. Из нормального человека после такой манипуляции хлынула бы кровь, но Евгений свёл брови и стиснул зубы, и уже через несколько секунд рана под ключицей затянулась, оставив на память о себе лишь дыру на футболке. Точно так же затянулись и многочисленные мелкие порезы на руках и лице, оставленные стеклянной крошкой. Такова была сила его дара, его нигилизма, отменяющего всё, во что хозяин не желал верить.
Муму тем временем запрыгнула в кресло машиниста и поставила лапы на приборную панель.
– Слишком быстро идёт. Жертвы будут, отцепим мы если, – заметила она.
Евгений попытался встать, но тут же снова скривился. Правая рука повисла плетью, отзываясь мучительной болью при малейшей попытке ей шевельнуть. Прежде он не обращал на это внимания, слишком занятый дискомфортом, который причиняла деревяшка.
– Перелом. Точно перелом. – Доктор злился: дар его имел свой лимит и требовал времени на восстановление, а остаток сил
