Замечательный предел - Макс Фрай
(Первая заповедь ведьмы: в начале пути никогда не пытайся делать то, чего не хочет окружающий мир. Берись за такие дела, которые мир и сам хотел бы устроить, просто пока не собрался или не знает, как взяться, с чего начинать, а тут появляешься ты, такой мамкин помощник, и сразу всё становится зашибись. А когда мир привыкнет, что ты на него работаешь, свой, полезный чувак, можно понемногу внедряться в зону его безразличия. То есть действовать там, где ему всё равно. И если миру понравятся перемены, которые ты вносил своей волей, то возможно однажды – Лех не был уверен, а только предполагал – мир позволит тебе делать то, чего он не хочет. Вдруг помощник прав, а я ошибаюсь? До сих пор-то мне нравилось всё, что он делает, – примерно так переводится на человеческий то, что почувствует мир. Лех на это очень рассчитывал. Потому что больше рассчитывать было не на что. А надежда должна подкрепляться расчётом, он так привык.)
В общем, с кофе отлично всё получилось. Лех его отыскал, сварил и выпил практически залпом. И джезву (Лех называл её «туркой») помыл. Вернулся в комнату, включил верхний свет и стал смотреть на картину. Теперь он был к этой встрече готов. Набрался достаточно сил, чтобы вспомнить вечеринку в «Исландии», когда Мирке внезапно приспичило всех рисовать. Как тот скандалил, требовал оставаться на месте, не разбредаться, никуда не деваться, и натурально чуть не заплакал, когда Мартин пошёл в туалет. Как мы над ним смеялись, дразнились, грозились, что сейчас разбежимся, или пустимся в пляс, но, конечно, сидели смирно, только Аньов иногда ходил за бутылкой и подливал всем в бокалы, благо на него даже Мирка не решался орать. А потом посмотрели и ахнули – какие же мы прекрасные! Наша зыбкость и наша сила, тени, пятна, туман вместо лиц, перетекаем один в другого и почти сливаемся с фоном, потому что нет между нами и миром границ. Так всё и было, – думал Лех. – Мы были такими. Мы вечно такие есть. Не представляю, как эта картина появилась в новой реальности, дома у Отто с Наирой. Но совершенно не удивляюсь, что она теперь здесь.
Лех смотрел на себя – тёмно-синего, сизого, как пасмурный зимний рассвет. Дышал этим синим и сизым цветом, возвращая себя себе. Весело думал: это вообще интересно! Мирка не промах, хозяйственный парень, мою тень для меня припас. На чёрный день, на вечную зиму, на самое первое утро весны, которое, будем считать, как раз наступило. Я так решил.
Лех смотрел на зелёную тень Аньова, вспоминая не столько умом, сколько телом, каково это – быть рядом с ним. А потом вспоминать стало больше не надо. Потому что Аньов его уже ждал, даже чайник собирался поставить, Лех это знал так ясно, словно тот ему позвонил и сказал: «Где ты шляешься, что вообще за дела, записывай адрес, или ладно, можешь ничего не записывать, я попрошу дорогу, чтобы сама тебя привела». Лех вскочил, не дослушав (не дознав, не додумав) – оставаться на месте стало невыносимо. Он по опыту знал, что случилось: это дорога к Аньову пришла за ним.
Вышел из дома и нос к носу столкнулся с очень странной компанией, которая как раз собралась заходить в подъезд. Если смотреть нормальным человеческим зрением, просто очень красивая белокурая женщина и два мужика, один совсем юный, второй постарше, косая сажень в плечах. Но Лех хорошо подготовился к этой встрече, не зря так долго смотрел на картину, а перед этим как следует выспался, выпил кофе и съел пирожки, набрался сил, поэтому сразу увидел, как они текут и сияют, как победительно мельтешат, как чудесно не совпадают с реальностью, словно в школьные прописи вклеили фрагменты отчётов о жизни весёлых небесных духов, записанные царапинами на холодном прозрачном стекле. Замер, прижав руки к сердцу – давно не видел такой красоты! И эти трое тоже остановились, уставились на Леха во все глаза. Наконец блондинка сказала по-русски:
– Мужчина, у вас вся тень сизая. Что вы себе позволяете. Нельзя таким прекрасным здесь быть!
– А как вы, значит, можно, – усмехнулся Лех.
Вся троица рассмеялась. А белокурая женщина подошла к нему и обняла.
– Так и знала, что ты однажды выскочишь из картины, – почти беззвучно прошептала она.
– Ниоткуда я не выскакивал, – ответил ей Лех. – Просто приехал в Вильно из Гданьска. Давно надо было. Интересные тут творятся дела.
– Интересные не то слово, – согласилась блондинка и отпустила Леха. Сказала почти сердито: – Мы так замечательно чудом встретились, а ты только и думаешь, как уйти!
– Я не думаю. Мне просто надо. Друг попросил дорогу меня к нему привести. Дорогу подождать не попросишь, она простая душа. Если уж сделал шаг, то хочешь не хочешь, иди, пока не дойдёшь до конца.
Женщина что-то тихо пробормотала; Лех ни слова не разобрал, но чутьём распознал заклинание, понял его – не в деталях, только самую суть, и был не на шутку тронут: то есть она вот настолько хочет ещё раз встретиться, что возможность сделалась неизбежностью? Ну надо же, молодец.
– Мы ещё много раз увидимся, – сказал он вслух. – Я надолго вернулся в Вильно.
А сам подумал: как же удачно сложилось, что я больше не дух.
Повинуясь нетерпеливой дороге, Лех пошёл, почти побежал. Но обернулся, конечно. Крикнул незнакомцам:
– До скорого!
И как старым приятелям рукой помахал.
Только свернув за угол, Лех понял, кто это был. Марсиане же! Соседи с другой планеты. Отто про них говорил. Ну и судьба у мальчишки! Как в самый высокий дуб на равнине попадают все молнии, так ему на голову валятся все чудеса. Это вообще интересно, – весело думал Лех. – Соседи, Наира, картина Мирки, белый поезд – и я до кучи. Вот это успех!
Он шёл так быстро, что даже слегка запыхался, чего с ним не случалось с детства, когда ненадолго увлёкся борьбой и записался в спортивную секцию, тренер их там сурово гонял. Не уставать от нагрузок Лех научился гораздо
