Как приручить дракона – 3 - Евгений Адгурович Капба
Вопль был нечеловеческим, диким.
Яся просто отпрыгнула мне за спину, и теперь выглядывала из-за плеча, а я стоял и врубиться не мог, что происходит? Наверное, для мага или просто — человека более восприимчивого, тут творился некий эпохальный катаклизм, я же просто видел своего недруга, который корчился и извивался в воздухе. А потом, спустя минуты две — рухнул на землю.
— Он живой? — прошептала Вишневецкая.
— Понятия не имею, — подходить к Кшиштофу у меня не было ни малейшего желания.
Я огляделся — пожалуй, Жевуский должен был позаботиться о своем хозяине, но толстяка и след простыл!
— Произошло нечто ужасное… — голос Ядвиги дрожал.
— Но-но-но, прекрасная паненка, — проговорил Радзивилл, вставая и отряхиваясь. — Ничего такого ужасного. Такое и подобное такому в этом мире бывало уже не раз, и ничего — небеса не рухнули, и конец света не случился.
Я готов был поклясться — тембр голоса Кшиштофа изменился, он стал ниже, глубже! Да и выглядел некромант теперь слегка иначе: под глазами как будто пролегла тень, черты лица стали более резкими, хищными, исчезла эта вечная гримаса самодовольства и расслабленности…
— А где этот жирный пёс? Сбежал? Ничего, ничего… Он всегда служил двум господам, и теперь умчался в Несвиж, рассказать о том, что произошло, — отряхнувшись, Радзивилл с удовольствием вдохнул сырой осенний воздух, потянулся, встав на цыпочки, и проговорил: — Как же хорошо быть живым, молодым и здоровым! И имя… Вы знали, что Христофор и Кшиштоф — это два варианта одного и того же имени? Очень удобно, мне почти не придется привыкать заново!
— Однако! — сказали мы с Ясей одновременно.
Я все понял, она все поняла, и он понял, что мы — поняли. Но что с этим делать — я ни бельмеса не понимал.
* * *
Глава 22
Таланты
утром еще поправлю мелочи
На экране телевизора показывали торжественный прием в Грановитой палате Кремля, который давали в честь окончания Балканской войны. Вообще-то я телевидение не смотрю, предпочитаю читать новости в газетах или в сети — так, по крайней мере, меня не тыкают носом в тот или иной кадр и ту или иную примелькавшуюся физиономию. Но тут, ожидая ребят, которые должны были вот-вот закончить писать олимпиады, я действительно нервничал, а яркая картинка на экране хоть сколько-нибудь отвлекала меня от мандража.
Почему мандражировал? Да просто мне очень хотелось чтобы мои — победили, если честно. Чтоб показали всем кузькину мать хотя бы на уездном уровне. Потому что я всегда мечтал не только быть классным учителем. Хотелось, чтобы еще и все вокруг знали, что я — классный учитель. Ну тщеславие, честолюбие, вот это вот все. Каюсь, грешен. А еще — репутация! Социальный капитал! А как его приобрести? Ну, вот только так: вынь да положь очевидный позитивный результат. С циферками. С именами и фамилиями. Главный показатель успешности учителя — это потрясающие ученики, которые прыгнули выше головы, смогли и превозмогли. Олимпиадники, медалисты, поступившие… Построившие головокружительные карьеры, добившиеся неимоверных профессиональных высот и при этом — остающиеся хорошими людьми.
А еще — инициировавшиеся — если брать реалии мира Тверди.
Так что я ходил туда-сюда по холлу гимназии, и время от времени заглядывал в крохотный телевизорчик, который смотрел местный вахтер — аккуратный, подтянутый дядечка с военной выправкой и идеальной стрижкой. Никогда в жизни не видел таких вахтеров! Это вам не Кох какой-нибудь. Однако, дрючит Иллидановна свой коллектив, похоже, со страшной силой.
На экране показывали высшее общество. Там, в Кремле, собрались самые могущественные из аристократов. Они, конечно, блистали. А еще, конечно, оператор держал в фокусе лицо Государя. Он кого-то поздравлял, кому-то вручал награды, что-то говорил одобрительное, иногда — хмурился. В общем — Иоанн наш Иоаннович Грозный внушал. Серьезный мужчина, от него даже через телевизор шибало не просто силой — а Силой! Ну и царевичи тоже — рыжие все как один, весьма представительные личности, каждый интересен по-своему, глаза у всех — умные, цепкие… Определенно — династия тут крепко стояла на ногах, трон и не думал шататься: Грозные сами по себе были грозными, не говоря уже о десятках миллионов верноподданных, которые действительно считали царя и его детей своей надежой, опорой, защитой и путеводной звездой во мраке серых будней.
Там, на приеме, у них, однако, никаких серых будней не предвиделось: красивые, богатые люди, знающие себе цену и обладающие огромным личным могуществом — они чувствовали себя прекрасно!
Через секунду я даже моргнул: среди всего этого великолепного и пышного общества камера выхватила страшную орочью рожу! И урук этот щеголял в костюме-тройке, клетчатом, и с алым галстуком-бабочкой на шее. Черный урук — с бабочкой! Однако! А под руку его держала ослепительно красивая девушка экзотичной внешности — смуглая брюнетка с эльфийскими острыми ушками!
Нет, моя Яся мне была милее всех на свете, мне эльфийский типаж никогда не нравился, но стоило признать — спутница этого чудища и вправду была красавицей! Ну что за странная пара? Странная — но, определенно, яркая и очень, очень интересная. Там явно была своя захватывающая история, да…
— … пан-атаман, Бабай Сархан Хтонический! — провозгласил герольд там, в телевизоре.
А я тут, в холле гимназии заржал как конь ретивый, потому что не спараллелить такое титулование с «паном-атаманом Грицианом Таврическим» из «Свадьбы в Малиновке» было попросту невозможно! Так вот ты какой, северный олень! То бишь — Бабай Сархан, ордынский пахан! Молодой же еще совсем, лет двадцать наверное, но у уруков такая внешность, что и там и шестнадцать, и сорок может быть — не поймешь… И человечный какой-то орк. Очень может быть, что полукровка. Хотя я полукровок в этом мире пока не встречал. В общем, любопытный типаж: громадный, волосы до плеч, ухмылка злорадная какая-то, глаза дикие, как будто вот-вот примется волтузить кулаками всю эту блистательную братию вокруг. Но на спутницу свою смотрит с явной нежностью…
— Тьфу, тьфу, тьфу, — сказал вахтер и перекрестился. — Вот ирод! Какой страшенный нелюдь, а? Но — герой, герой! Этого не отнять…
Я хотел было уточнить у него что-нибудь про героизм Бабая Сархана, но тут прозвенел звонок,
