Омут - Снежана Каримова
Его выписали из больницы, и по этому поводу День устраивал небольшую вечеринку, о чем и написал в чате дружинников.
Так что Горыныч даже не понял, касается ли это приглашение его тоже или он случайно попал под раздачу.
– Идем обязательно! – настаивала Жар-птица на перемене. – Вы же вместе тогда оставались. Ну… когда все случилось. Разве тебе все равно?
– Мне не все равно, – ковыряя циркулем парту, ответил Горыныч. – Но как ты это себе представляешь? Мне прийти к нему с мандаринами и цветами?
– Зачем? – фыркнула Жар-птица. – Да, в последнее время вы не особо ладили, но я же не прошу обниматься-целоваться при встрече, просто не становитесь врагами.
Легко сказать.
Но Горыныч больше не мог хранить в одиночку свою черную тайну. Пока что все вели себя как обычно, но вдруг именно сегодня День расскажет остальным правду? Может, память к нему вернулась? И тогда все изменится.
Так чего ждать?
Горыныч с отчаянием человека, прыгающего с верхнего этажа, чтобы спастись от пожара, схватил Мари за руку и вывел из кабинета под улюлюканье одноклассников. Он выпустил ее ладонь у ближайшего подоконника, а Жар-птица смотрела на него недоуменно и сердито. Сейчас она станет еще злее. А может, глянет презрительно. Или даже врежет ему. Он заслужил.
Колька прикрыл глаза, открыл снова и выпалил громким шепотом:
– Это я толкнул Демьяна! Он не просто сам упал!
И посмотрел на Мари холодно, дерзко, пока сам мысленно осыпался, словно отсыревшая штукатурка.
Жар-птица подтянулась и села на подоконник, хотя в школе это было запрещено. Она молчала и, не отводя взгляда, пытливо рассматривала Кольку. Не вскрикнула испуганно и удивленно, не зажала рот рукой в ужасе, не поморщилась от отвращения. Она ждала, что он скажет дальше.
И Горынычу полегчало. Он избавился от своей страшной ноши, рассказав обо всем Мари. Потом Колька уже спокойнее проговорил:
– Так получилось. Гребаная наливка… Мы полезли на второй этаж, День начал быковать, а я… я… – Он безнадежно махнул рукой и добавил: – Я просто слишком резко развернулся. Это получилось случайно! Клянусь!
Мари положила ладонь на плечо Кольки и тихо произнесла:
– Я помню, в каком состоянии был День. Вы все тогда были… словно бесноватые.
– Там дурное место, – сказал Горыныч, повторяя слова Ночки.
…И вот Колька прогуливался возле корпуса младшей школы, ожидая Жар-птицу. Но теперь ему было не так стыдно смотреть в глаза Дню. Даже в глаза Белой маме. Мари все еще с ним, она не отвернулась, поняла его. Значит, надеялся он, и остальные поймут.
Нестерпимо хотелось курить, и Горыныч решил по-быстрому затянуться в закутке за школой. Все равно Мари еще минут пять будет прилаживать учебники в рюкзаке, словно они хрустальные. А может, она уже медленно-медленно опускает в пенал карандаш.
Колька обогнул здание и заметил младшеклассниц, возившихся у качелей. Кажется, у малышни намечалась заварушка, но он не собирался вмешиваться. «Школа жизни», – сказал бы его отец. Тем более разбирались девчачьи мальки, нечего взрослому парню туда влезать, пусть сами копаются в своих крошечных ссорах.
Две девчонки покрупнее нависли над третьей и то ли толкали, то ли щипали ее. Девочка-жертва сжалась, прикрывая голову руками, но пока не пищала, не плакала. Справится, решил Горыныч. Но в курилку не пошел и продолжил наблюдать издалека, никем не замеченный.
Одна из обидчиц схватилась за помпон яркой розовой шапки жертвы и потянула на себя. Девчонки отбежали с трофеем и, визгливо хохоча, стали перекидывать шапку друг дружке над темной снежной лужей. Погода в последнее время стояла отвратная, все смешалось: грязь, лед, снег и дождь.
Девочка-жертва со светлыми жидкими волосенками испуганно заверещала:
– Упадет же!
– Ну и что! – дерзко крикнула одна.
– Ты все равно грязнуля! – добавила вторая.
– Мамаша, наверно, моет твоим шмотьем коридоры!
– Дочка поломойки!
– Пятном больше, пятном меньше!
– Твоя мамка стирает платья в помойном ведре!
Девочки кидались в белобрысую фразами, словно снежками.
Горыныч нахмурился, глаза его потемнели: «Вот же языкастые гадины! А блошка сейчас точно разревется».
Но Лиля, дочь уборщицы, лишь стиснула зубы и процедила угрожающе:
– Верните! – как будто она могла что-то сделать этим девчонкам на голову выше ее. Но вот плакать она не собиралась. И сдаваться тоже.
– Подойди и возьми, грязнуля! Побегай собачкой! Давай, Дашка, кидай!
– Сейчас я вам устрою собачку, – раздался вдруг рядом суровый голос. – А ну шапку отдала. Живо!
Девчонки стушевались. Та, которая звалась Дашкой, ткнула шапкой в Лилю, и хулиганки слиняли за угол.
– Если будут проблемы, обращайся, – угрюмо заметил Горыныч.
Лиля на всякий случай кивнула, но про себя подумала, что вряд ли воспользуется предложением.
– Ты ее пугаешь, Коль! – подбежала Жар-птица и, смеясь, с силой ударила Кольку в плечо.
Потом она повернулась к девочке:
– О, а ты ведь знакомая Ночки? Аука?
Да, Ночка звал эту блошку Аукой.
И мысли Горыныча сразу обратились к Ночке. Он до сих пор не простил друга, что тот отказался вернуться с ним в заброшку за телефоном, за кошкой и за бродягой под одеялом. Горыныч и к поезду не пошел провожать Ночку, так был сердит на него.
Хотя, кажется, без помощи Рома он справился даже лучше. И Горыныч мельком глянул на Мари, а потом перевел взгляд на блошку. Пунцовая Аука исподлобья робко поглядывала на него.
– Она вообще-то, – сказал Горыныч, повернувшись к Мари, но глядя мимо нее, – теперь вроде как сестра моя.
И закашлялся.
– Чего?! – возопила удивленная Жар-птица, а Аука, похоже, готова была разрыдаться.
Вот дела: когда обижали – не плакала, а заступились – и глаза на мокром месте.
– Ну… мы живем теперь вместе. Батька мой…
Жар-птица громко, заливисто расхохоталась.
– Чего ты радуешься? – не понял Горыныч и насупился еще сильнее.
Аука тоже сморщилась, словно наелась клюквы.
– Но почему ты это скрывал? – спросила Мари, смахивая выступившие от смеха слезы.
И лицо у нее при этом было такое довольное, как будто он сказал ей, что бросил курить.
Горыныч раздраженно передернул плечами. Но Жар-птица видела, что он просто смущен.
– К слову не пришлось. Да и слишком быстро все случилось. Отец меня тоже перед фактом поставил. А вы все заняты были здоровьем Дня.
Горыныч покосился на Ауку и услышал, как Мари, уже склонившаяся над девочкой, заговорщически прошептала:
– Я научу тебя всем приемам младших сестер. У меня большой опыт. И не бойся его. Он только с виду страшный.
– Я и не
