Двуявь - Владимир Прягин
Размышления прервал входящий звонок – можно было даже не смотреть на браслет, чтобы понять, кому неймётся в такую рань.
– С праздником, – сказал Фархутдинов. – Вы уже проснулись? Всё хорошо?
– Прекрасно. Что вы хотели?
– Просто проверка. Вчера вы не приехали к нам, хотя собирались, вот и интересуюсь.
– Вы же наверняка в курсе, где я сейчас. Не удивлюсь, если дрон всю ночь за окном висел…
– Живое общение технику не заменит, – хладнокровно пояснил комитетчик. – Подвезти вас до Медноярска?
– Спасибо, как-нибудь сами.
– Но если что – я рядом, не забывайте. У вас не появилось идей, как активируется клеймо? Может, во сне что-нибудь увидели?
– Есть кое-какие мысли, но их надо ещё обдумать.
– Хорошо, я понял. Удачи на демонстрации.
Теперь, после напоминания Фархутдинова, картинки из зазеркалья снова встали перед глазами во всей своей первозданной мерзости. Просто в голове не укладывалось, как люди умудряются существовать в том гадюшнике, не сходя при этом с ума. Хотя, если на то пошло, их психическое здоровье – штука сомнительная и в высшей степени спорная. Разве может нормальный, вменяемый человек лупить очередями по электричке, заполненной пассажирами, и при этом получать удовольствие?
Студента замутило; он сделал глубокий вздох, чтобы прийти в себя.
Нет, лучше вообще не вспоминать те подробности. Надо сосредоточиться на другом, а именно – на догадке Марка насчёт «пустышек», пусть даже пока не очень понятно, как эту догадку использовать наяву…
– Юра! Опять в облаках витаешь? Пойдём, а то чай остынет.
– Ага, иду.
Пар поднимался из чашек тонкими струйками, рисовал над столом игривые завитушки; торт, недоеденный накануне, пестрел соцветиями из крема, манил кондитерским ароматом. Тоня положила себе здоровенный кус, да ещё насыпала в чай пару ложек сахару, и мама спросила её ехидно: «Попа не слипнется?» «Нет, – сказала Тоня, – не слипнется, потому что это только сегодня, ну и вчера немножко. Ради праздника можно». Мама засмеялась: «Смотри, а то растолстеешь – Юрка сразу сбежит. Они, мужики, такие». Дочка фыркнула, а Юра старался накрепко втиснуть в память эту простенько-уютную сцену: внезапно накатил страх, что ещё минута – и привычный мир начнёт осыпаться, словно штукатурка со стен, а вместо него проступит гнилье, которое прежде казалось сном…
– Брр, – Меньшова-старшая, поднявшись из-за стола, взглянула на градусник за окном. – Минус один, и иней лежит.
– Ничего, – беспечно сказала Тоня, – растает скоро.
– Тёплую куртку всё равно надевай. И обязательно с капюшоном – слышала же, дождь обещают.
– Ой, мам, прекрати уже. Мне что – три годика?
– Должна же я побрюзжать для порядка? Я-то буду тут кайфовать, а вы там – торчать на холоде.
– А вы на демонстрацию не идёте от предприятия? – спросил Юра. – Я думал, вместе поедем – ваша фабрика тоже ведь в Медноярске.
– У нас иногородних освободили, так что буду по телику вас высматривать.
– Мы тебе помашем, – пообещала дочка. – Кстати, уже выходить пора.
За ночь и правда похолодало, зато ветер почти улёгся, сочтя свою работу законченной: тучи зацементировали небо над городом без просвета, от горизонта до горизонта. Листва на деревьях, лишившись солнечной подсветки, поблёкла, иней белел на клумбах.
Погодная хмурь, впрочем, не особенно испугала народ – во дворе царило весёлое оживление, двери подъездов беспрерывно распахивались, выпуская жильцов, и те спешили к автобусной остановке. Самохин представил, как во всём городе сейчас зарождаются такие вот многоголосые пёстрые ручейки, которые, соединяясь друг с другом, крепнут и набирают силу, чтобы через час-полтора влиться в общий поток на центральной улице. Всё это, надо думать, красиво смотрится сверху – с какого-нибудь, например, мини-дрона…
– Юр, мы ж на электричке поедем? Или сегодня лучше на «черепашке»?
– Не, давай как обычно.
– Согласна! Только на вокзал пешком уже не пойдём, а то слишком долго.
В автобусной тесноте их тотчас же прижало друг к другу, но они, понятное дело, были совсем не против. Попутчики между тем пересмеивались:
– Подготовился, Степаныч?
– А то! У меня с собой.
– Так, может, как выйдем, сразу? Для ясности мысли и твёрдости шага?
– Ну, если только для-ради них…
– Меня возьмёте? – вмешалась озорная бабёшка, сидящая у окна.
– Такую красоту – и не взять?..
Людно было и на вокзале. Юра с Тоней, чуть пробежавшись, успели вскочить в вагон и даже умудрились найти два свободных кресла. Играла музыка – кто-то включил с планшета «Маяк», однако бравурные революционные марши сегодня не раздражали. Парень, сидящий неподалёку, помахивал флажком в такт мелодии – в шутку, но без издёвки.
Прежде Самохин вообще не задумался бы над такими вещами, но теперь, набравшись зазеркального опыта, он смотрел на происходящее несколько отстранённо, как мог бы смотреть внимательный иностранец. И видел – всё это напоминает, скорее, не подготовку к эпохальному торжеству, а посиделки в большой компании. Люди согласились между собой – сегодня действительно имеется повод, чтобы пройтись по улицам, пообщаться, выпить с друзьями, и ради этого можно вытерпеть трескучие лозунги и патетические речуги. Потому что лозунги и речуги – лишь шелуха, которая осыплется без следа, зато останется желание жить и работать вместе.
Так неужели стране нужны какие-то чудеса, чтобы и дальше нормально существовать? И при чём тут «магия чисел», о которой вчера разглагольствовал комитетчик? Ладно, сто лет – красивая дата, никто не спорит. Но стоит ли на этом зацикливаться? В другом мире тоже, помнится, был момент, когда все увлеклись подсчётом нулей на календаре – до сих пор отойти не могут…
– Юра, – сказала Тоня, – о чём ты думаешь? У тебя лицо такое, ну…
– Умное?
– Не льстите себе, товарищ Самохин, – она слегка улыбнулась. – А если серьёзно, то я даже толком сформулировать не могу. Лицо повзрослевшее, что ли, только взрослость какая-то нехорошая… Как будто это не ты, а что-то чужой сидит, совсем незнакомый…
– Ты меня раскусила, – сказал он зловещим шёпотом, – это не я, а шпион с Антареса. Внедрён на Землю с целью саботировать работу Кремля, центрального космодрома и пошивочной фабрики «Большевичка».
– Да ну тебя!
– Только учти – никому ни слова, иначе придётся тебя убрать.
Она шлёпнула его по ноге перчаткой и демонстративно открыла книжку. Он, усмехнувшись, посмотрел за окно – электричка как раз подбиралась к его посёлку.
Вагон притёрся к перрону. Знакомая с детства станция замерла в оконном прямоугольнике, словно картина в раме: свечки фонарей, облетающие кизиловые кусты и торчащие из-за них пологие крыши. Сердце тоскливо сжалось, и почудилось, что кто-то тихо сказал: «Прощайся».
Электричка тронулась, и посёлок поплыл назад – Юра попытался
