Князь Пушкин - Сергей Александрович Богдашов
— Давно ли он князем стал? Вроде же не был? — спросил кто-то из старост со второго ряда.
— Не так давно. Просто прошение на титул, поданное ещё Арапом Петра Великого, отчего-то затерялось у чиновников и нам потребовалось совершить знатное деяние, чтобы про него вспомнили. Какое именно, сейчас говорить не могу, но к весне вы сами всё из газет узнаете. Обязательно про то напишут. Теперь, что касается покупки Велейской волости. На самом деле она мне пожалована отдельным указом самого Императора Александра Первого. Могу честно сказать, я долгое время раздумывал, нужно ли мне такое счастье, как вы и эти земли. Даже подписывать изначально ничего не стал, что многие при дворе за дерзость восприняли. А всё дело в том, что мне были не только земли и крестьяне пожалованы, но и ваш долг перед государственной казной, который мне за вас и предстоит выплачивать ещё пять лет. Это всем понятно? — решил я задать вопрос залу, так как видел, что несколько горячих голов уже заёрзали в нетерпении, — Кто спросить хочет, сначала руку поднимайте, — заранее обеспокоился я тем, чтобы избежать общего гвалта.
Не удалось. Руку только один поднял, а остальные с мест загалдели.
— Вот ты вопрос задай, а остальные, пока не научатся руки поднимать, пусть лучше молчат! — прикрикнул я на крестьян, чуть добавив громкость голоса.
Сработало. Замолчали.
— Никаких долгов мы за собой не знаем! Лжа всё это! — поднялся изрядно заросший мужик, на которого я указал, отчаянно мнущий в руках свою шапку.
— Велейская волость не только не принесла казне прибыли, в расчёте на которую вам полотняную фабрику построили и плугами — боронами наилучшими снабдили, но и убыток большой нанесла. Двести одну тысячу вы казне задолжали! Оттого и сердит на вас государь!
— Неправда! — раздался выкрик из второго ряда.
— Ксенофонт Никитич, вы же должны знать точную сумму долга? — задал я провокационный вопрос хитровыделанному голове, — Назовите её выборным.
— Кхм, — прокашлялся голова, видимо для того, чтобы его голос звучал так же уверенно и громко, как мой, — Долг за волостью действительно есть и он составляет двести одну тысячу триста двадцать восемь рублей шестьдесят девять копеек.
— Так чтож ты раньше-то молчал, Ксенофонт Никитич! — в сердцах выкрикнул представительный старец, сидящий прямо передо мной, — До какого позора нас довёл! Сам царь — батюшка на нас осерчал и словно батрака — бедоносца в чужие руки отдал!
Эх, как уездного голову-то перекривило… Очень на то похоже, что-то у него не так пошло, как задумано было.
— Если вопросов больше нет ни у кого, — показательно посмотрел я на выборных, не наблюдая леса рук, — То я продолжу. Как крепостные вы мне не интересны. Заканчивайте с урожаем и выплатами в казну, а потом мы размежуем участки и я отправлю большую часть из вас на оброк, но я это лишь так назвал, чтобы понятно было. На самом деле платить вы мне станете за аренду земли.
— И сколько же? — раздался уже почти знакомый голос из-за спин.
— Встань уже, чтобы я тебя увидел, — ухмыльнулся я в ответ, глядя в сторону нарушителя дисциплины.
Не сразу, но невысокий косматый мужичок всё-таки поднялся с места.
— Как зовут?
— Ну, Иван…
— Просто Иван?
— Иван Васильевич Сироткин, староста я из Бабино.
— Хорошее название, — хмыкнул я в ответ, поймав взглядом смешки в бороду от нескольких мужиков, — Обязательно вас навещу. А на вопрос отвечу — ровно столько, сколько сами назовёте.
— А ежели я одну копейку назову? — осклабился мужик.
— Значит без земли останешься, только и всего, — развёл я руками. — Для непонятливых, объясню. Зимой землемер нарежет участки, примерно равные, и учтёт, чтобы удобно было их обработать, а потом я их на торги меж вами поставлю. Кто больше оброка с участка, скажем, десятин в восемь — десять, мне предложит, тот и будет там хозяйствовать.
— А ежели я два участка захочу? — задрал нос мужичок.
— Так торгуйся, кто же тебе не велит. Кстати, оброчные смогут себе вольную выкупить, если захотят. На этот год, полагаю, рублей пятьдесят серебром за ревизскую душу и по двадцать за остальных, будет довольно. Но только, если всей семьёй выкупаетесь.
— А те, кто под оброк не попадёт? — догадался-таки поднять руку ещё один.
— От выработки будет зависеть, — демонстративно почесал я затылок, — Тем, у кого заработок высокий будет, вольную я без денег лет через пять выпишу, а остальным попозже.
— Врёшь ведь, барин! От крепости нас освободишь, а сам с кем останешься? — победно вскрикнул Сироткин, словно его вдруг что-то озарило.
— А куда ты от меня денешься? В город уйдёшь, чтобы лёгких денег поискать? Так не найдёшь, сразу тебе говорю. Всё, что заработаешь, на жильё и питание потратишь. Сейчас у тебя и изба с печью, и жена под боком, и сам с голоду не пухнешь. В городе этого не будет.
— Я одного не понимаю, Ваше Сиятельство, — приподнял руку тот старец, который на Ксенофонта недавно окрысился, — А вам-то что за прибыль с нами возиться? Я и так и этак прикидываю, и не выходит никак, что вы свой капитал сумеете вернуть.
— Сдаётся мне, я сумею вас удивить. Поспорить готов, что на тех землях, что я под собой оставлю, урожай не чета вашим будет. Того же овса или льна я раза в полтора с десятины больше сниму, чем любой из вас, а то и больше.
Пока старец мою информацию переваривал, Иван Васильевич опять вылез.
— Барин, а барщина будет?
— Будет конечно, — подтвердил я, вызывая победную улыбку у него на лице, — Во все времена, кроме посевной, покосов и уборочной вы раз в неделю на себя будете работать. Это и будет барщина.
— Э-э-э…
— Что непонятного? Я что ли буду ваши лужи перед воротами засыпать? Или свои же заборы чинить, чтобы вам не стыдно перед соседями было? Опять же — школа и больница есть, а кто им дров привезёт? Барин? Нет уж, голубчик. Раз
