Цирк - Анастасия Антоновна Носова
– Опять мародеришь? – зашипела она в лицо брату.
Влад оброс щетиной, вытянулся, стал выше Оли, а еще – научился жаргону. Она так и не смогла привыкнуть к его новой стрижке, к небритой колючей роже, которая краснела и в духоте, и на морозе, и к словечкам, которым его научил Азат, – они надежно засели в лексиконе Влада.
– А ты опять жухаешь? – Влад скривился и опустил руки, уже не пряча ворованное.
Оля фыркнула.
– В расчете, – сказала она и толкнула брата плечом.
Он даже не вздрогнул, вышел из комнаты. Оля покидала в чемодан самое необходимое, выбежала в прихожую, вытолкала за собой чемодан и стала надевать сапоги. Она подпрыгивала и пыхтела, пытаясь застегнуть старый замок. На шум вышла из кухни мама, вытирая руки кухонным полотенцем в масляных пятнах.
– Все-таки едешь? – вздохнула она.
Оля кивнула и посмотрела на мать исподлобья. Она отпустила замок, и голенище расстегнутого сапога рассеченной банановой кожурой обняло ее ногу.
– Вы все равно мне не запретите, – начала Оля. – Мне уже восемнадцать…
– Подожди-ка минутку. Папа на работе задержится, так что успеешь, – мать перебила Олю, не дала договорить.
Она потрепала дочь по руке, скрылась в комнате и вернулась в коридор с фотокарточкой.
– На! – И протянула фотографию, на которой были Оля и Огарев.
Они стояли вдвоем, щурясь от солнца и слепящей белизны снега, а за спиной у них возвышалось здание Саратовского цирка. На Оле был тот самый мохеровый шарф, который она подарила Огареву. Оля прищурилась. Ей вдруг показалось, что над цирком мелькнула тень небольшой чайки.
– Надо же, – прошептала Оля, принимая подарок. – Как живой.
– Ну, с Богом! – Мама перекрестила Олю и прижала к лицу грязное полотенце.
– Мам, ты чё? – Оля испуганно смотрела на маму, боясь сказать, что та никогда особо верующей не была и что крестить было необязательно.
– Просто так бы и сбежала, да? В третий раз!
– Бог любит троицу, – усмехнулась Оля.
Мама перестала всхлипывать и уставилась на дочь. Потом, видимо, поняла шутку, морщины обиды на ее лице разгладились, и уже через две минуты они обе шутили, смеялись и переговаривались. Как будто не было пяти лет непонимания, запретов и ссор. Как будто мать смогла бы объяснить отцу, почему Оля так поступает, и он бы понял. Как будто Оля не скрыла от мамы очередную кражу Влада. Все в этом смехе и в этом разговоре было понарошку. Настоящим для Оли оказалось лишь осознание того, что мама наконец-то ее отпускает.
Глава 9
В пути
Октябрь 1999 года
Москва, Павелецкий вокзал – Цветной бульвар
Оля вышла из поезда на Павелецком вокзале и тут же оступилась: она сошла на неровный, размытый дождями асфальт, и от падения ее уберегла только крепкая рука проводника. Оля улыбнулась человеку в фуражке и отпустила его руку.
– Простите, – пролепетала она, оборачиваясь к длинному зданию вокзала. Таким большим в Саратове не выглядел даже аэропорт.
Проводник то ли не услышал, то ли решил не отвечать. Его широкие скулы даже не дрогнули, он уже помогал какой-то пассажирке вытаскивать на перрон огромные клетчатые сумки. Пассажирка причитала и клялась, что в сумках у нее фарфор. «Ой, батюшки, разобьешь, разобьешь, ей-богу, кто платить будет!» – долетало до Оли, пока она парящим, резвым шагом уходила от поезда. Ей хотелось взлететь – пронестись над огромными буквами, из которых на здании вокзала было выстроено слово «Москва», рассмотреть каждую букву поближе, криком волжской чайки пронестись над крышей и увидеть, что скрывается за каждой из букв. Почему «М» – такая широкая и много ли в Москве ширины? Почему «О» – такая протяжная и такое ли протяжное Третье кольцо, как она слышала, или оно маленькое, а только хочет казаться большим?
Оля выбежала на привокзальную площадь, и знакомый звук – пение трамвая, его звон – наполнил ее уверенностью: она найдет то, что хочет найти. Оля бросилась к трамвайной остановке и зацепилась за старушку в берете и со скрипкой в руках. Старушка будто бы сошла с обложки глянцевого журнала или только что прилетела из Франции, где навещала своих внуков: берет и чехол скрипки украшала вышивка, пояс черного широкого пальто перетягивал талию – старушка напоминала дорогую тряпичную куклу.
– Женщина… Бабушка, – забормотала Оля, поймав пренебрежительный старушечий взгляд.
Оле стало стыдно и за свой глупый пуховик, и за спортивные штаны с тремя полосками, которые она в поезде так и не переодела. Штаны Оля выбирала на рынке в Саратове, и тетка у прилавка в вещевом ряду кричала ей в ухо про «забугорные бренды прямиком из столицы мод», не сбавляя громкости. Оля купила штаны, чтобы не оглохнуть, а теперь стыдливо свела коленки вместе – надеялась, старушка не заметит на штанах еще и пятна. Пятно Оля поставила в поезде, вылила на себя горячую лапшу быстрого приготовления. Не обожглась – и ладно, решила она тогда.
– Женщина я, – ответила старушка и проводила взглядом трамвай, в который не успела сесть. – Мне нет и восьмидесяти!
– Женщина, – повторила Оля. – Не подскажете, как доехать до цирка?
– До какого из, девочка?
Оля знала, что цирк Никулина в Москве один и другого такого нет. Сан Саныч не раз восхищенно говорил, что Огаревы теперь работают в лучшем цирке страны.
– До самого… главного. На Цветном, – прошептала она, запнувшись.
– Лучше на метро. – Старушка со скрипкой улыбнулась и скрылась в салоне следующего трамвая, каким-то чудом не прищемив свою ношу дверьми.
Оля спустилась в метро и всю дорогу до цирка сжимала в кармане клочок бумаги, на котором был записан номер телефона Седого и адрес гостиницы. Сначала она отыщет Симу и узнает, жив ли дядя Паша, а потом обязательно позвонит Седому. Да, так она и сделает. Сначала – Сима. Потом – Седой. Оля повторяла про себя эти слова, как волшебную мантру. Вагон метро гудел и беспощадно глушил даже самые сокровенные мысли. Оля вышла из метро на Цветном бульваре, затерялась в толпе, и толпа волной вынесла ее прямо к цирку. Это было воскресное утро, и Оля быстро поняла, что таким образом она сумеет попасть и на дневное шоу без всякого билета. Толпа пронесет ее мимо билетера, скроет от глаз охраны. А там… Там она найдет Симу. Обязательно найдет.
В дверях
