Убийство в приграничном замке - Андрей Волковский
Фларинен на мгновение закрыл глаза, вспоминая любовь всей своей жизни. Его голос охрип от торопливого монолога, длящегося уже с четверть свечки.
– Мне нравились девушки и до нее, но я все не решался подойти и заговорить. А Торн, конечно, легко соблазнял любую: с его-то положением! Он и лендлорд, и волшебник, и страж границ королевства! Ни одна не устояла… – Распорядитель криво усмехнулся. – Но Жанетт, она была совсем другая! Особенная… Она приехала с госпожой Адалиндой и сразу же запала мне в душу. Ее голубые глаза, тонкие пальчики, нежный голосок… Я так хотел любить ее, сделать своей супругой. Но Торн отобрал ее! Отобрал! Отослал обратно на север, туда, откуда они приехали! А я просил его, умолял не отправлять никуда мою Жанетт. В ногах у него валялся, а Торн только хмурился. Думает: я не знаю, что он переспал с ней еще до своей свадьбы. Знал ведь, что она мне нравится! Знал – и все равно ей под юбку полез! А потом отослал! Ах, мол, Адалинде будет неприятно! А мне каково?! А?!
Лицо Фларинена покраснело. Выпученные глаза таращились на Олета, губы кривились от ярости и обиды. Будь он волшебником – не миновать магического срыва. Но он был человеком – и его банально и неприглядно несло.
Фларинен порывался вскочить, но Олет положил руку ему на колено и удержал распорядителя от резких движений. В сторону двери рыцарь не смотрел, но всем собой выражал призыв: тихо, не спугните его!
Скай и так не двигался, Ник, кажется, вообще не дышал, пристально наблюдая за сценой допроса. Торн замер истуканом, и Скай даже представить себе не мог, каких усилий эта неподвижность и ледяное молчание стоят Фортитусу. Вот уж кто не привык себе отказывать в желании осадить редкого наглеца.
– Дружбу отнял, любовь отнял, – повторил Фларинен зловещим шепотом. – Работу мог отнять, даже жизнь мог, если бы захотел. И только мою ненависть он отнять был не в силах! Только ее. Ха-ха, спорить готов, он даже не догадывался о ней. Разве может старина Флари ненавидеть? Разве может Фларинен вообще испытывать чувства? Они ведь для благородных, а Флари только и знает, что считает мешки с зерном да печется о том, чтоб двери и ворота не скрипели. Нет у Флари ни желаний, ни чувств, ни мечты! Не исполнитель, не слуга даже, а так, инструмент…
Фларинен снова впал в апатию: ссутулился, свесил руки со стула, обмяк. Даже лицо оплыло будто у пьяного.
– Нет у Фларинена ничего… – невнятно пробормотал он.
– А как же ненависть? – аккуратно подтолкнул его Олет. – Она-то ведь у Фларинена осталась?
– Да! Она осталась! – Распорядитель слегка распрямился и хитро прищурился: видно, мысли о последнем оставшемся чувстве все еще его воодушевляли. – Только что я мог все эти годы?
– Портить мебель, плевать в отвары, прятать украшения госпожи и любимые зимние перчатки Торна, – с совершенно серьезным видом перечислил Олет.
Его собеседник замахал руками и возмущенно возразил:
– Как можно?! Я же замковый распорядитель! Я никогда ничего не испортил бы в Гарт де Монте! И тем более не стал бы прятать чужие вещи. Я… – Фларинен оборвал сам себя и снова погрозил рыцарю пальцем. – А, ты все шутишь! Все бы подначивать старину Флари… Я годами ждал возможности поквитаться с Торном. О, как я смеялся, когда его сынок оказался обычным. Таким, как я. Нет, хуже – без капли силы! И ни ума, ни смелости, ни хозяйственности – ничего в Рейнарде не было. Ничегошеньки!
Фларинен залился смехом, на сей раз не сиплым и каркающим, а булькающим.
Отсмеявшись, он утер выступившие слезы и продолжил:
– Не наследник, а пустышка! Я как мог старался подлить масла в огонь. Тут словечко, там словечко, здесь улыбнуться, а там посочувствовать – и мальчишка становился все более невыносимым. Я быстро понял, что если Торну можно отомстить, то только через его сынка. А знаешь, как просто сделать обиженного мальчишку еще обиженнее? Он ведь никогда и ни за что не пойдет и не спросит у отца, правда ли то, что он слышал о том, что папочка про него якобы говорит.
Фларинен снова развеселился и захихикал. Выглядело и звучало это настолько мерзко, что Скай с удовольствием побегал бы за Пугалом по самым колючим кустам или даже забрался бы на какую-нибудь заснеженную гору – все лучше, чем «любоваться» на хихикающего человека, изнуренного не только недосыпом и тревогой, но и застарелой ненавистью, любовно взращиваемой при каждом удобном случае.
Распорядитель внезапно умолк. Почесал ухо, поерзал на стуле.
– Ты не стал ограничиваться сплетнями, – высказал предположение Олет. – Ты задумал что-то похитрее.
Фларинен кивнул и пояснил:
– О да, когда Крей рассказал о своих изысканиях, я понял: это мой шанс! Надо сделать Рейнарда волшебником, чтобы он смог получить титул – и опозорить его! О, это-то точно сделало бы Торна несчастным! Он бы страдал – и ничего не мог бы с этим поделать! Убить щенка у него не поднимется рука. Точнее, нет, он мог бы. Если бы не Адалинда. Та слишком любит своего убогого ребенка. И жалеет его, и балует, и закрывает глаза на все его проделки. А он ведь как-то избил служанку, которая не захотела перед ним юбку задирать. Прекрасная была горничная, между прочим: внимательная, исполнительная, спокойная. А пришлось ей уволиться. Адалинда ее, конечно, подарками одарила да еще, смешно сказать, уговаривала, остаться. Вот ду…
– Достаточно! Я слышал все, что нужно, – мрачно произнес Торн.
