Чувство ежа - Татьяна Юрьевна Богатырева
– Разумеется! – воскликнул Бенвенуто, не в силах видеть горе прекрасной дамы. Она пришла к нему, одна-одинешенька, рискуя жизнью, так разве может он отказать? – Но что я могу сделать, мадонна? Я ведь не целитель…
– Мне было видение, маэстро. Вот уже пять лет я ежедневно молюсь о моей сестре. И вчера во время мессы я увидела… увидела даму в синем одеянии. Она улыбнулась мне, и сердце мое запело. «Не тревожься более о сестре, – сказала мне эта дама. – Разыщи здесь, во Флоренции, маэстро Бенвенуто, сына маэстро Джованни, и умоли его создать музыкальный инструмент. Песня его струн разбудит твою сестру». И та дама коснулась моей головы, благословляя; и вот я здесь. В ваших руках две души, маэстро, спасите же мою сестру, спасите меня от отчаяния!
– …я согласился помочь ей, и ни секунды не сожалею об этом. Вернуть заблудшую душу – вот самое угодное Господу деяние! Господь дал мне великий талант, и я не смею зарывать его в землю. Моя лютня превзойдет творения самого прославленного Леонардо…
– …Моя скромность прямо-таки зашкаливает, мое ЧСВ выше облаков, мои сапоги попирают Вселенную, – заглушил скрип пера мальчишеский голос.
Бенвенуто оторвался от дневника, уже готовый высказать ученику все, что думает о его умственных способностях и наглости, и замер в растерянности.
Бенвенуто?
Почему Бенвенуто?
Вот же черт…
Дон потер виски, зажмурился, распахнул глаза – но Филька на коленях, одетая во что-то немыслимо-средневековое и протягивающая к нему руки в мольбе, так и стояла перед внутренним взором. Как и вся эта сумасшедшая беседа.
– Без обид, Дон, – продолжил Киллер, отодвигаясь от стола и разминая пальцы. – Неужели он правда поверил в эту сказочку? Или это он будущим читателям вырастил развесистую клюкву?
Ага, клюква. Сейчас, три раза! Этот наивный идиот Бенвенуто…
Волна обиды и возмущения захлестнула Дона, словно это его кто-то назвал наивным идиотом.
Он потряс головой, оглядел Киллерову комнату – чисто чтобы убедиться, что он здесь и сейчас, что его зовут Даниилом Горским, а за окном осенний Питер, а не Флоренция шестнадцатого века.
– Дон, ты чего? – забеспокоился Киллер.
– Чертовщина мерещится, – честно признался Дон. – А Бенвенуто в самом деле был редким индюком.
Прислушался к себе, уже без удивления поймав волну обиды: неблагодарный мальчишка! Я отдал тебе все свои знания, весь свой талант, я сделал из тебя достойного человека, а ты… Индюк! Я, великий мастер Бенвенуто Челлини, – индюк!.. Зря я с тобой связался, надо было дождаться кого-то поумнее.
Дону даже стало стыдно.
В самом деле, для своего века Бенвенуто был очень даже ничего. Ну, не Чезаре Борджиа. Не Макиавелли. Ну так художник же, а не политик. Гениальный художник, да-да. Самый гениальный, только не обижайся, о моя шизофрения.
Бенвенуто обиженно фыркнул, мол, я тебя насквозь вижу. Все вы такие, когда нужна помощь – великий мастер и учитель, а как не нужен – так сразу индюк. Не подлизывайся, все равно не верю!
Ага. Не подлизываюсь.
Просто схожу с ума.
Вон и Киллер смотрит как на больного. Срочная консультация со специалистом по душевному здоровью. Здрасьте, дядя доктор, у меня в голове живет Бенвенуто Челлини, и я не хочу об этом поговорить! И вас, синьор Бенвенуто, попрошу временно заткнуться!
«Мальчишка! Я не буду с тобой разговаривать, даже если попросишь!»
Не попрошу, еще чего, шизу себе просить!..
– Эй, Дон! Говори по-русски, а? – оборвал безумный диалог Киллер.
– А?.. – Дон захлопнул дневник, знакомый до последней буквы, и для надежности прикрыл его тетрадью. – А я по-каковски?
Киллер хмыкнул и передразнил длинно-ругательной фразой на староитальянском.
– Увлекся, – пожал плечами Дон. – Слушай, но сказочка-то хороша! Хоть сейчас роман пиши.
– Дюма, ага. Мадонна Феличе в исполнении Анжелины Джоли… э… – Киллер резко посерьезнел. – Дон, скажи мне, что это совпадение.
– Совпадение. Мало ли Феличе на свете, друг Горацио, – кивнул Дон, сам себе не веря.
Хотя если это шиза – а это шиза! – то ничего удивительного, что подсознание выдало образ мадонны Феличе в виде мадонны Феличе. И вообще, наверняка в этом дневнике дальше все разъясняется. Бенвенуто был тем еще кобелем, можно зуб давать, он эту загадочную даму оприходовал и все о ней разузнал.
Вот и надо убедиться.
Он даже протянул руку к дневнику, но тут же отдернул. Снова показалось, что он помнит, как писал его.
Помнит ночь, цикад за окном, шелест прибоя и запах водорослей, и шаги где-то наверху, и свой страх…
Чертовщина!
Сжав зубы, Дон снова открыл дневник. Где-то ближе к концу.
И сразу на глаза попались строчки:
«Тринадцатого августа, года тысяча пятьсот шестьдесят девятого.
Мадонна Феличе справлялась, готов ли наконец ее заказ. Да простит меня она и ее несчастная сестра, если только таковая существует под небесами! Но я не могу расстаться с моей гитарой, даже если бы давали золота по ее весу.
Я назвал ее Виолой, ибо форма испанской гитары напоминает многажды увеличенную скрипку, а поет она слаще иной девы. Нимало не сомневаюсь я, что она излечит загадочный недуг дамы Лилианы, и все же не могу отдать ее.
Даме Лилиане теперь не менее сорока лет, не лучше ли ей дожить, сколь отпущено, в ее счастливом беспамятстве?»
– Виола, – буркнул Дон, листая дневник назад. – Никакой фантазии у мужика…
– Виола? – переспросил Киллер заинтересованно.
Виола. Заколдованное имя. Виола-Цезарио на сцене, Виола-наваждение, девушка-гитара. Виола, сестра Киллера, в которую Дон наверняка
