Ведьма. Истоки - Галина Валентиновна Чередий
— Стоять! — резкий окрик Лукина был как удар хлыста вдоль спины, и меня прямо-таки развернуло к нему. Вот только переставляла ноги, уходя от греха подальше, и уже стою к нему лицом и понимаю — скалюсь и скриплю зубами. — Куда собралась, Люська?
— Мне нужно… немного времени… — удалось процедить, почти не размыкая челюсти.
— Тебе нужно сейчас же залезть сюда ко мне и отпустить себя.
— Ты рехнулся? — я не смогла таки сдержать крика, который вышел каким-то истерическим. — Ты не соображаешь что со мной сейчас творится! Да я хочу… я могу тебя…
— Если ты считала, что я не в состоянии справиться хоть с чем-то, чего ты хочешь или можешь, то на хрена присваивала такого слабака никчемного?
— Что? — опешила я.
— Мы теперь пара, василек. Что бы там с тобой ни творилось — разбираться с этим нам вместе.
— Ты не понимаешь!
— Ты не понимаешь. Что это, Люсь? Как это? Иди ко мне и покажи, скажи, отпусти.
Я сделала несколько широких шагов, нависнув над ним, развалившимся все так же в ванне и протянула свою руку, шевельнув пальцами с вылезшими черными когтями у его лица, одновременно дав право голоса тому темному, что перло и не желало утихать.
— Сказать тебе? — вырвалось нечто, похожее на гул отдаленного несущегося вперед полноводного потока. — Чего я хочу? Я знаю тут… — ткнула себя в висок пальцем и ощутила горячую струйку, что потекла по щеке. — Что ты ни в чем не виноват… Что не было ничего, и нет причины… Но я… я все еще жажду разорвать тебя на куски, ведьмак! Рвать и присваивать каждый, выпить все тепло из твоей крови, поглотить биение пульса! Уничтожить, лишить права хоть когда-нибудь перестать быть моим! Это тебе показать, идиот? Это отпустить?
На каких-то еще не снесенных остатках нормального сознания стала отстраняться, создавая между нами расстояние по капле, вытягивая из себя этим нервы, словно раскаленную проволоку, но проклятый псих Лукин молниеносно метнулся вперед, сграбастал меня за грудки и грубо дернул, роняя к себе в ванную.
Ослепнув от воды и полыхнувшей ликованием освободившейся ярости, я с криком и рычанием изворачивалась, брыкалась, но мои готовые кромсать и калечить конечности уже были скованы стальной хваткой руки ведьмака, пока он без всякой осторожности рвал и взрезал одежду на мне уже своими когтями, оставляя мигом вспухающие пунцовые росчерки царапин, что не боль причиняли на самом деле, а доводили вспыхнувший во мне огненный смерч до окончательно-фатального полыхания.
— Это! Все!... — Лукин звучал совсем не человеком, цедя раскаленные слова-лезвия и не целовал — кусал мою обнажаемую им кожу, получая еще более беспощадные укусы-поцелуи в ответ. — Мне на хрен не сдались твоя пощада и жалость!... Поняла?!… На хрен поблажки, поняла?... Не смей считать меня слабаком…Все по-полной…Честно…
Вода вокруг побурела, кипела и выплескивалась на пол от нашей борьбы, что на самом деле была размазывающим друг по другу слиянием. От моей одежды уже остались лишь лохмотья, от царапин и укусов горит давно не кожа — мы сами единый ревущий поток пламени, что уже не может обжигать самое себя, только взвиваться все ярче и мощнее. Оно только наше, и только мы в нем можем выжить, все и всех вокруг готово спалить, осмелься кто приблизиться, посягнуть.
— Отдавай мне себя всю, какая есть… — грохотал в моем сознании голос Данилы, и я уже на коленях, он бесцеремонно перегнул меня через край ванны, делая уязвимой и открытой, а я смирилась-утихла-подчинилась и подставляясь ему, прижавшемуся-вдавившемуся сзади, зашипела в отчаянном превкушении, когти скребут по плитке пола. Бешеная черная жажда во мне уже только похоть высочайшей концентрации. — Всю, василек, поняла?
Мое протяжное “да-а-а!” преобразилось просто в крик боли и облегчения от его проникновения — разрушающе-медленного, но неостановимого, разом и до полного контакта. Принимать его в себе всегда так — остро и настолько много, что не остается места для восприятия еще хоть чего-то кроме него, наполняющего, движущегося во мне, дарящего запредельное удовольствие.
— Верить должна… я потяну… или сдохну… верить… верить… — он обхватывает меня под грудью, поднимает, давая лишь мгновенье отыскать опору рукам, прежде чем начать разрушать свирепыми ударами бедер, будто вколачивая в мой разум каждое свое слово, пока они не обращаются нечленороздельной песней чистого мужского кайфа.
Я больше не осознаю положения в пространстве или отдельных прикосновений, что направляют меня в пути на вершину. Мой мужчина меня ведет, и я следую, лечу им подталкиваемая, возносимая, покорная и благодарная за все, чем одарит.
Просветление наступает не скоро. Я чувствую тяжело вздымающуюся мужскую грудь под своей спиной, тело мое одновременно будто расплющено какой-то запредельной гравитацией, распластавшей по Лукину, и при этом внутри так тихо-светло-легко. Никакого темного кипения и стихийный потоков, алчущих убивать.
— Что это было? — пробормотала, глянув из-под едва приподнявшихся век на окружающую нас остывающую воду темноватого цвета.
— Ну… назовем это сексом подлунных на максималках, — фыркнул ведьмак, и меня чуть подкинуло на его груди.
— Офигеть, конечно.
— Ага, мне тоже понравилось, но ежедневной практикой это я делать у нас не склонен, василек.
— Ну еще бы… Я тебя убить хотела, знаешь?
— Не, в этом смысле я только за, Люська. Если ты меня скорее на куски разорвать готова, лишь бы больше никому — это супер. Просто мы с тобой в этот раз как-то лайтово обошлись, а могло ведь серьезным ремонтом обернуться.
— Немного перебор, не находишь?
— Для кого, Люсь? Для людей? Мы не люди. И внутри у нас силы, что не усмиряются так просто. Опыт в отношениях подлунных не наживается исключительно разговорами откровенно обо всем или совместными визитами к семейному психологу. То, что случилось сегодня, должно было произойти рано или поздно, и, скорее всего, будет происходить еще в разных вариациях. Нам же остается учиться направлять это в свою пользу и использовать для удовольствия, а не взаимного разрушения.
— Нам?
— Да. В подобном я такой же дилетант. Или ты считаешь, что моя реакция в подобной ситуации сильно бы отличалась от твоей?
— Но ты же опытнее намного, и мне казалось, что ты не…
— Что? Не ревную? — Лукин подцепил мой подбородок, вынуждая повернуть
