Неоновые боги - Кэти Роберт

Она похожа на чертову королеву.

– Аид?

Мысленно встрепенувшись, я все равно не могу отвести от нее взгляд.

– Ты прекрасно выглядишь.

Она осматривает свой наряд и проводит ладонями по бедрам.

– С этим платьем Джульетта превзошла саму себя. Оно обманчиво простое, но крой и ткань просто непревзойденные.

Я осторожно снимаю щенков со своих коленей и встаю на ноги.

– На ком-то другом оно бы не выглядело так восхитительно.

– А теперь ты дразнишь меня. – Но она улыбается, точно ее радуют мои комплименты. Мне приходится сдержать порыв и не давать обещания, что буду каждый день делать ей комплименты, раз от них ее лицо приобретает такое выражение. Заметила ли она, как неспешно расслабилась и раскрылась за последние несколько недель? Я заметил. Она перестала тщательно следить за своими словами, перестала воспринимать каждый разговор как поле битвы, из которой может не выбраться. Еще одно явное свидетельство ее доверия.

Того, что она чувствует себя в безопасности.

Персефона кивком головы указывает на щенят, выражение ее лица становится снисходительным.

– Ты уже думал, как назовешь их?

– Собака. – Я говорю не всерьез. А только чтобы увидеть, как она закатывает глаза.

Персефона не разочаровывает.

– Аид, у тебя три собаки. Нельзя называть их всех «собакой». Им нужны клички.

– Цербер. – Я указываю на самого крупного из трех щенков, который даже в этом возрасте уже вожак. – Этого зовут Цербер.

– Мне нравится, – улыбается она. – Теперь двух оставшихся.

– Я хочу, чтобы ты дала им имена.

Она хмурит брови, и впервые с момента, как она зашла в комнату, вид у нее становится нерешительным.

– Не думаю, что это хорошая идея. – Потому что она уйдет.

Чутье подсказывает мне отступить, защитить себя, но близость момента разлуки делает меня безрассудным.

– Персефона?

– Да? – Неужели я слышу надежду в ее голосе? Боюсь предполагать.

Я бы мог сейчас сказать ей множество вещей и хочу это сделать. Проведя с ней последние несколько недель, я стал так счастлив, как не был еще никогда на моей памяти. Она то бросает мне вызов, то восхищает. Мне кажется, что даже спустя десятилетия, она сумеет меня удивить. Внезапно я испытываю отчаянное желание, чтобы эта зима никогда не заканчивалась, весна не наступала, а мы с ней остались здесь навечно.

Но нет никакой вечности. Не для нас.

Шагнув к ней, я беру ее лицо в ладони.

– Если бы мы были другими людьми в других обстоятельствах, я бы встал на колени и умолял бы тебя остаться, когда закончится зима. Я бы перевернул небо, землю и саму преисподнюю, лишь бы ты была со мной.

Она смотрит на меня своими карими глазами и облизывает губы.

– Если бы… – Ее голос звучит так нерешительно, что мне хочется заключить ее в объятья, но в то же время я не хочу даже пошевелиться из страха, что она так и не закончит фразу. Но она не заставляет меня долго ждать. – Если бы мы были другими людьми, тебе бы не пришлось умолять. Я бы обосновалась в этом доме, и только катастрофа заставила бы меня уйти.

Если бы. Ключевое слово, жизненно важное слово, которое запросто могло бы обернуться стометровой стеной между нами и будущим, которого мне хватает глупости желать.

– Но мы не другие люди.

Ее глаза начинают блестеть.

– Да. Мы не другие люди.

Все мое тело наливается тяжестью, как только правда пробирает меня до нутра. Я люблю эту женщину. Мне приходится собраться с духом, чтобы не следовать своим словам. Не встать перед ней на колени, умоляя остаться. Выкидывать такой номер нечестно по отношению к ней. Я не хочу быть очередным надзирателем, которым она со временем начнет пренебрегать. Персефона хочет стать свободной и сможет достичь этого, только покинув Олимп. Я не могу допустить, чтобы из-за меня она не осуществила свой план. Отказываюсь быть помехой.

Голос звучит хрипло, когда я наконец произношу слова. Не те, что заставят ее остаться со мной. Быть может, я люблю ее – черт, от одной этой мысли голова идет кругом – но если признаюсь ей в этом, все изменится. Я не устрою ей такую ловушку.

– Оставь мне частичку себя, маленькая сирена. Дай щенкам клички.

Она поджимает губы и в конце концов кивает.

– Хорошо. – Персефона отступает назад, и я отпускаю ее. Смотрю, как она наклоняется приласкать щенков, которые пытаются вскарабкаться по ее ногам. – Этого будут звать Харибда.

– Харибда?

Она пропускает мой вопрос мимо ушей.

– А эта малышка будет Сциллой.

Я моргаю.

– Эти имена просто… нечто.

– Правда ведь? – она отвечает озорной улыбкой. – Такими они и вырастут, я уверена.

В комнату врывается Джорджи и, взглянув на нас, упирает руки в бока.

– Почему вы все еще здесь?

– Придумываем щенкам клички, – непринужденно говорит Персефона. – Знакомьтесь с Цербером, Харибдой и Сциллой.

Джорджи кивает, словно это совершенно нормальные, предсказуемые имена.

– Хорошие, сильные клички для хороших, сильных собак. А теперь проваливайте отсюда и дайте мне с ними поиграть. – Едва увидев, как мы заходим в дом, она заявила, что щенки – внуки, которых у нее никогда не будет. Что-то мне подсказывает, что в будущем мне еще придется побороться с ней за возможность провести время со щенками, но мы что-нибудь придумаем.

Я протягиваю Персефоне руку, и она подает мне ладонь, грациозно и царственно, как королева, которой я ее только что назвал. Пока мы идем по коридорам к комнате в подвале, я позволяю себе представить, каково было бы, не будь мы ограничены во времени. Если бы она правила вместе со мной, как темная королева при короле нижнего города.

Я бы не позволил ей бесконечно оставаться в тени. Старался бы дать ей каждую крупицу света и счастья, что смог бы найти.

Но этому не суждено случиться.

Я смотрю вперед и останавливаюсь перед дверью.

– Ты знаешь, как все устроено. Если передумаешь или захочешь прекратить, скажи мне, и все закончится.

Она отвечает едва заметной улыбкой.

– Я знаю. – На миг становится взволнованной, но почти сразу же это прячет. – Я готова.

– Не страшно, если это не так.

Персефона открывает рот, будто передумывает.

– Я нервничаю сильнее, чем ожидала. В прошлый раз мы занимались сексом в тени, и, хотя, люди смотрели, ощущения были другими. Когда я думаю об этой фантазии, она кажется мне возбуждающей и реальной, но оттого, что все произойдет на самом деле, мне немного… страшно.

Я всматриваюсь в ее лицо. Не могу понять, то ли вижу приятное волнение, то ли она начинает жалеть, что попросила об этом.

– Ты не обязана это делать.

– Я знаю. – В ее голосе вновь слышится уверенность. – Знаю, что с тобой я не обязана делать то, что не хочу. – Персефона делает глубокий вдох и расправляет плечи. – Может быть, мы сможем действовать по обстоятельствам?

– Так и сделаем. – Сам не знаю, что сейчас чувствую. Я не против секса на публике. При правильных участниках и понятных ожиданиях он может быть чертовски жарким. Когда Персефона наконец-то призналась, что хочет именно этого, я был возбужден не меньше нее.

Но в ту ночь я не испытывал таких острых чувств. Я знал, что она была мне небезразлична, но вот любовь? Я не испытывал ее на протяжении тридцати трех лет, а потому почти убедил себя, что вообще на нее не способен. Судя по всему, эта женщина сделала меня лжецом.

Мы идем дальше и, войдя в двери, оказываемся в комнате. Я разослал приглашения только утром, но помещение переполнено. Возможно, они пришли поразвлечься, но на самом деле заявились посмотреть