Чудо ты мое, зеленоглазое - Алексей Николаевич Котов
– На столе пятьдесят рублей. Возьми и отстань.
– Дай сразу на блок, а? – канючил Витька. – Что я как пацан каждый день за парой пачек бегаю?
– Отвяжись. И вообще иди отсюда!
– Куда?
– Дяде Коле помоги. А потом на котоферму идти нужно… Котов кто кормить будет?!
Витька потоптался, не зная что говорить дальше.
– Лен, ну будь человеком, а? – тоскливо и жалобно попросил он – Ну, дай…
– Скажи честно, на выпивку просишь?
– Ага. Но на чуть-чуть… Честное слово, хандра меня что-то заела. Оглянусь вокруг, всюду ваши с Петровичем озабоченные физиономии, – Витька виновато улыбнулся. – Живем как в тесной бане. От такого существования и офанареть недолго…
– Перетерпишь.
– Лен…
– Что?
– Знаешь, что я тебе скажу? Колхозный коллективизм по сравнению с нашим капиталистическим это просто тьфу и все. Семечки!.. Как в клубке мы живем, понимаешь?.. Коты – деньги – снова коты… Хреново мне, Лен…
– Тонкая душа философа захотела водочки и одиночества?
– Ага. Хоть чуть-чуть бы мне от вас отдохнуть, ей-богу.
– Нельзя. Общее дело делаем, так что вместе и отдыхать будем, – глубокомысленно заключила Лена, помешивая на плите кошачью кашу. – Терпи!
Витька смиренно вздохнул и вышел.
Через пару минут Лена вытерла руки и направилась в комнату за какой-то мелочью. Там, в центре стола, лежал ее расстегнутый кошелек. Женщина быстро пересчитала деньги: не хватало пятьсот рублей. Лена подбежала к окну.
– Дядь Коль! – громко позвала она в форточку. – Витька с вами?
– Нет, – глухо откликнулся из сарая старик.
– Ушел, что ли, куда?
– За сигаретами.
«Ну, я тебе покажу, жулик!» – подумала о муже Лена.
Но позже снова пошли покупатели и Лена забыла обо всем на свете.
Витька вернулся только к четырем часам. Он был весел и пьян почти до невменяемого состояния. Поймав во дворе Петровича, он трижды поцеловал его в щеки влажными губами.
– Дядь Коль, я тебя люблю! – от души признался племянник.
– Отстань, черт! – отбивался Петрович. – Если напился, то иди, спать ложись.
– Щ-щас пойду… – Витька выразительно ударил себя в грудь, открыл рот, но вдруг забыл то, что хотел сказать. – Я это… Вас всех люблю, – улыбнулся он. – Даже свою иезуитскую женушку…
– И давно любишь? – не выдержал и улыбнулся в ответ старик.
– Черт его знает, дядь Коль, наверное, с самого рождения…
Вдвоем с Леной Петрович втащил Витьку в дом. Его усадили на диван и стали раздевать.
– Любить – это вам не щи лаптем хлебать… Что такое любовь, Петрович? – продолжал разглагольствовать Витька. – Поймите, милые мои идиоты, что любовь это каторжный, всепожирающий труд души. А еще любовь страшнее самого худшего наказания, потому что без нее нельзя жить… Как нельзя жить без воздуха. Любовь жажда, черт бы ее побрал. Именно жажда! Она похожа на тоску, на зов тихой трели и на безумие… Потому что человек не сумма каких-то качеств и слов… Арифметическое действие не может тосковать и сходить с ума, потому что у него нет сердца. Наверное, когда Бог создавал человека, он улыбался. Этот всевышний мудрец сначала взял истину и только потом, обмазав ее глиной, вылепил человека. Петрович!.. Ленка все равно меня не поймет, а вот тебе я скажу: человек – не кукла. В нем нет места для управляющей пятерни, потому что там, внутри человека, истина и только потеряв эту истину можно превратиться в чью-то злую куклу. Мы вечны, Петрович, мы вечны, потому что истина внутри нас бессмертна!..
– Сиди тихо, – одернула мужа Лена, стягивая с него рубашку. – Разговорился тут!
– А что, уже надоел, да? – пьяно улыбнулся Витька.
– Завтра поговорим.
– Завтра ты будешь меня грызть… Как кость.
– Нет, еще сильнее.
– Ты ничего не понимаешь, женщина… – Витька вздохнул. – Ты ничего не понимаешь, потому что ты самодостаточный субъект… Ты – тысячелетний инстинкт гнездования… И мне тебя жаль.
– Хочешь, по лбу дам? – обиделась Лена.
Витька засмеялся. Он пьяно качнулся и уткнулся носом в грудь стоящей перед ним Лены. Грудь была упругой и мягкой.
Витька поднял голову и посмотрел на строгое лицо жены.
– Мне скучно, Фауст! – громко сказал он.
– Ленк, он что, заговаривается, что ли? – испугался Петрович.
– Витька, иди ты к черту, – Лена ударила мужа по рукам. – Да вы не беспокойтесь, дядя Коля, это он Фауста вспомнил, значит скоро уснет.
– Я не усну, – Витька отрицательно покачал головой. – Я не усну, потому что мне скучно… И вообще, кто мне скажет, почему внутри меня пусто и пыльно как в старой бочке? Ленка!..
– Что?
– Ничего. Я не могу больше писать стихи… Бизнесмен убил во мне поэта. Он потихоньку придушил его в темном уголке, и теперь этот торжествующий бизнесмен стоит на огромной сцене, в лучах прожекторов, и выслушивает аплодисменты.
– Так и надо твоему поэту.
Витька горько покачал головой и продолжил:
– Мне больно, Фауст… Кстати, вы никогда не задумывались над тем, почему хорошие люди вдруг начинают совершать отвратительные поступки? Хорошо, я вам скажу. Однажды я написал четыре страшные строчки… Я не понял, откуда они пришли ко мне, но я испугался… Я испугался того, что было внутри меня! Наверное, талант – высшее проявление искренности. Я был искренним до конца, но увидел не свет, а тьму. И тогда я подумал о том, что человек может предавать, сам не зная об этом… В любую секунду. Он может устало есть борщ после трудной работы – и предавать. Он может болтать о пустяках в веселой компании – и предавать. Он может разводить в своей голове прекрасные мысли, как Петрович кроликов, – и предавать, предавать, предавать!.. Боже, какое безумие! – Витька закрыл лицо руками. – Ленка, я не могу больше писать свои дурацкие стихи и мне очень больно… Это как ожог! Талант может вылепить чудесную статую и из навоза… Но для того, чтобы она снова не превратилась в навозную жижу, нужно заморозить собственную душу. Кто сказал, что человек прекрасен всегда?.. Совершенство не умеет болеть гриппом. Если живое человеческое сердце втиснуть внутрь статуи, оно либо умрет, либо разобьет эту статую на куски. Жизнь – невыразима!.. Секунду спустя, она уже не та, что была раньше. Ленка, ты видела чистую воду под солнцем?.. Она так похожа на истину!..
Лена уложила мужа. Склонившись над ним, она строго сказала:
– А теперь спи!
– Не буду!..
Через полчаса Витька уже крепко спал. Лена повернула мужа на бок и поправила подушку.
– Ну что, дядя Коля, – женщина посмотрела на Петровича. – Наш пьяный российский мужичок почивать изволят. А мы с тобой пошли пахать, что ли?
– Пошли, – улыбнулся старик. – Нам с тобой, Ленк,
