Девять кругов мкАДА - Фрэнсис Кель

– Ты меня балуешь, Сонечка.

Она уже вернулась, села напротив.

– Лишь бы вы были сыты.

Я застыла с круассаном, поднесенным ко рту.

– А ты?

Сонечка сидела напротив. Ничего не трогала. Ничего не ела.

А мои руки вдруг оказались черными от земли.

Я застыла, разглядывая свои пальцы, заморгала.

– Хватит, – просипела я. – С меня хватит.

– Что такое? Невкусно? – ахнула Сонечка.

Меня вдруг скривило от ее сладостной подхалимской улыбки.

– А ты почему не ешь? – просипела я с натугой. – Невкусно?

– Я не голодна. – Она растянула широкий рот в улыбке. Тонкая бледная кожа казалась натянутой на череп – такой худой она выглядела.

– А меня, значит, на убой кормишь?

– Почему на убой? – полезли на лоб удивленные брови. – Просто… вы же голодны. Старая хозяйка всегда была голодна, пока не заканчивала дело. Вам нужно… насытиться.

– Да не получится у меня никогда насытиться. – Я бросила круассан на тарелку. – Мама же права. Бабка моя хоть когда-нибудь чувствовала себя сытой? – Я вскинула руки, обводя взглядом кухню. – Ты жила с ней все эти годы. Скажи, она хотя бы раз в жизни ощущала себя счастливой?

– У нее было все, что она желала. Вы знаете, как это работает. Берешь у других – себе.

Я хлопнула ладонью по столу, задев тарелку. Та перевернулась через край столешницы, грохнулась на пол, выложенный плиткой, и с дребезгом разлетелась на десятки осколков.

– Боже! – Сонечка всплеснула руками. – Это же девятнадцатый век. Императорский фарфор…

Все во мне застыло в предвкушении.

Давай же. Давай. Пока чувствуешь.

– Плевать, – процедила я, подзуживая. – Это всего лишь тарелка.

Я ждала, что она сорвется с места, начнет собирать свои драгоценные осколки, пытаясь спасти эту бесценную древнюю рухлядь.

Но Сонечка медленно выпрямилась, присела, чинно сложив руки на коленях.

– Вы покушайте. Это вы от голода нервнича-ете.

– От голода?! – В глазах у меня потемнело. – Да что б ты… подавилась своей едой. Только сомневаюсь, что ты хоть что-то жрешь.

Я вскочила с места, нависла над Сонечкой.

– Что тебе от меня надо? Чтобы я забрала бабкино наследство? – уставилась я домработнице прямо в глаза. – А тебе какое дело?

Та вжала голову в плечи.

– Я… мне… ничего не надо. Я же просто готовлю.

– Что?! – закричала я.

– Она… она…

– Говори!

Сонечка вскинула голову, ощерилась, точно крыса.

– Вы мне платите. Я выполняю работу. Это все.

Я сверлила ее взглядом. Сонечка прижала руки к груди.

– Вы покушайте. Вам полегчает. Старой хозяйке всегда становилось лучше. Вот, я приготовила запеканку.

– Да подавись ты своей запеканкой!

На глазах Сонечки выступили слезы. Медленно, едва сдерживая всхлипы, она потянулась к моей вилке, взяла тарелку с запеканкой.

Ошарашенная, я опустилась на стул напротив.

А Сонечка принялась есть. Жадно, поспешно, почти не жуя.

– Сонечка…

Она не ответила. Отставила пустую тарелку, взялась за сырники.

– Сонечка, хватит.

Но она ела, точно впервые в жизни: отбросила вилку, схватила круассаны руками, потянулась к курице, вгрызлась зубами в кость.

Когда она уже лежала на полу – красная, опухшая, вся в слезах, я потянула цепочку. На конце висел крестик. Не ключ. Всего лишь крестик.

А позади меня стояла Пустая.

Я скосила глаза, пытаясь разглядеть ее так, чтобы не встретиться взглядами напрямую.

– Если ты не Сонечка, – прошептала я, – то кто?

За окном уже стемнело. В квартире никого не осталось. И у бабушки не осталось никого, кому она могла передать на хранение ключ.

Я поднялась, перешагнула через неподвижную Сонечку и остановилась у окна, из которого открывался вид на Царицыно.

Бабка рассказывала, так издавна повелось. Женщина из рода передавала дар внучке, та – своей внучке. И так век за веком. Заполняли пустоту. Расширяли род. Остальные держались за счет них.

Это мама все нарушила. Сбежала, оставила семью, попыталась спрятать меня.

Мама.

Солнце почти скрылось за деревьями, и видно было, как по полям пополз туман.

Я опустила голову, чтобы не увидеть Пустую, поспешила к входной двери.

Вниз по ступеням, к двери из подъезда. На ходу сняла блок с маминого номера, набрала. В ответ тишина. Абонент не абонент.

Я вылетела на улицу, закрутила головой, но, конечно же, мама за это время уже успела уйти далеко.

А Пустая стояла напротив, за оградой парка. Ждала.

И я побежала, ныряя в ночной туман.

* * *

Калитка оказалась открыта. Никто меня не остановил. В темноте под деревьями встретил только туман.

Только туман.

Подошвы кроссовок застучали по ступеням. Я буквально слетела по лестнице к реке, сбросила на ходу обувь.

Влажная трава заскользила под босыми ногами. Я побежала вперед, поскользнулась и, упав на спину, съехала прямо в затянутую тиной воду.

Ступни увязли в илистом дне. Я замахала руками, отталкиваясь, перевернулась, снова упала, уже на живот.

Брызгала вода.

Вокруг был туман – такой плотный, что я ощущала его кожей.

Голоса пели, аукали, зазывали.

– Вернись…

– Ложись…

Русальего острова не было видно. Я пошла прямо – вслепую, наугад. Он должен быть прямо.

Вода и круг. Вода защищает от нечисти. Круг не впускает за свои границы. Все же так? Раз одни легенды правдивы, то и остальные должны быть тоже. Должны. Пожалуйста, пусть они окажутся правдивы.

Дно вдруг ушло из-под ног, я ухнула куда-то вниз, вода коснулась подбородка.

Я взмахнула руками, потянулась к пустоте впереди, и пальцы вдруг зацепились за огороженный деревянными сваями берег.

Остров!

Я вцепилась ногтями, подтянулась, закинула ноги – все вслепую, все в непроглядной темноте и тумане.

А голоса улюлюкали по-птичьи, подпевая совам. И в темноте, сверкая желтыми глазами, хихикала лисица.

– Ложись…

– Вернись…

Цепляясь за траву и кустарник, я вскарабкалась на покатый берег, рухнула на спину, тяжело дыша. С меня стекала вода. Ночь дрожала от тревоги.

И со всех сторон был лишь дикий, обезлюдевший ночной лес посреди огромного города. Лес первобытный и древний. Пропахший мхом и усеянный костями. Пропитанный дождями, слезами и кровью. Лес, которому не было дела до города.

Он улюлюкал сотней голосов, он рычал хищно и зло: «Вер-рнись…»

Но оттуда – с другого берега – лесу было меня не достать.

Из груди моей вырвался полусмех-полувсхлип. Я судорожно обхватила себя руками поверх промокшей футболки, вдруг резко и неожиданно ощутив холод. И прохрипела враз севшим голосом только одно слово: «Обойдетесь».

А вместе с ним, этим отчаянным словом, будто вытолкнула из горла что-то, мешавшее дышать. И уже в полный голос засмеялась – нет, захохотала – торжествующе и как-то по-собачьи лающе:

– Обойдетесь! Слышите?!

Берег за границей тумана и реки вдруг затих, точно и вправду прислушиваясь ко