Молчание Сабрины 2 - Владимир Торин
Казалось, даже гадалка не ожидала, что шут воспримет все настолько серьезно. Но она решила не давать пояснения и продолжила вещать:
– Плачет девочка без глаз… Девочка… без глаз… А еще тень в углу! Она притаилась и глядит на меня, пока я сплю. Она здесь, в комнате. Я знаю, но я не могу открыть глаза! Я боюсь! Я боюсь, что увижу ее, если открою глаза. Но я знаю, что она здесь…
От слов гадалки даже Гуффин, казалось, похолодел. Все описанное мадам было как-то уж слишком жутко даже для него. Прочие же и вовсе стояли молча, боясь упустить хотя бы слово. Каждый опасался, что это возле его кровати притаилась тень.
И только Сабрина не поддавалась общему возбуждению. Она видела, как Проныра, воспользовавшись тем, что все заняты гадалкой, пятился шажочек за шажочком, пока не оказался у котла с похлебкой, а затем быстро в него что-то высыпал. После чего, беззвучно перемешав варево, просто продолжил вести себя согласно сценарию пьесы «Как ни в чем не бывало», вернувшись к остальным.
– Кажется, проходит! – заметил Гуффин, во все глаза глядя на мадам Шмыгу.
Но ничего и не думало проходить – гадалка по-прежнему билась в судорогах и что-то бормотала о незримой опасности, людях за углами и кошачьей шкуре.
– Определенно, проходит! – Гуффин незаметно ткнул пальцем гадалку между ребер, отчего та вскрикнула.
– Человек выворачивается наизнанку! – исступленно продолжила мадам Шмыга. – Я подхожу к нему в каком-то парке. Парк нарисован на стене комнаты. Он сидит на скамейке. И его корчит. Он расшивает кожу и выворачивается наизнанку!..
– Какие ужасы… – пробормотала кухарка.
– Кажется, все это из-за ее снотворного порошка! – высказал предположение Бульдог Джим. – Она пьет его каждый день.
– Или у девочки просто дар! – вступилась за подругу мадам Бджи.
– Ну да, да… – проворчал хозяин балагана – он все еще был потрясен услышанным.
А гадалка, как и прежде, дрожала и царапала стол, и на миг Сабрине показалось, будто что-то изменилось – мадам Шмыга словно впала в самый настоящий и совершенно неподдельный раж.
– Я сказал, проходит, – прошипел Гуффин, но никто, кроме мадам Шмыги, его не услышал.
И тут действительно все закончилось. Приступ сошел на нет. Глаза перестали закатываться и вернулись на место, ногти еще пару раз царапнули стол, а потом сведенные судорогой пальцы расслабились.
Мадам Шмыга несколько раз моргнула и закашлялась, после чего недоуменно оглядела сгрудившихся кругом актеров балагана.
– Что случилось? – спросила она.
Брекенбок уселся на свой стул и с досадой буркнул:
– Ну вот так всегда. И почему, спрашивается, нельзя сразу переводить предсказания? У меня нет денег постоянно приглашать месмеристов и толкователей. Я и так за прошлое предсказание, в котором, как выяснилось, вы увидели нашу новую пьесу, еще не расплатился с господином Фридкином.
Гадалка глянула на него мутным взглядом.
– Голова кружится… – простонала она.
– Уведите ее в фургон, – велел Брекенбок. – Уложите ее в постель! Она портит мне аппетит.
Мадам Бджи укоризненно уставилась на хозяина балагана.
– Какой же вы эгоист, сэр! Как можно думать о пищеварении, когда девочке плохо?!
– А что такое? – искренне не понял шут. – Я же о ней забочусь! А если у нее еще один припадок приключится – к примеру, во время еды? Она же обожжется или подавится, не приведи Осень.
– «Не приведи осень», «не приведи осень», – проворчала кухарка, под руку поддерживая мадам Шмыгу и помогая ей подняться из-за стола. – Что это должно значить вообще? Как будто этой проклятой осени не все равно… С дороги, Спичка!
Сабрина, сидевшая на ступенях дамского фургончика, вскочила и отошла в сторону.
– Как будто это я виноват, что она припадочная, – заявил Брекенбок, но кухарка и гадалка уже скрылись в фургончике.
– Совершенно согласен, сэр! – радостно поддакнул Заплата. – Шмыгу надо проучить, чтобы не портила аппетит!
– Ты вообще молчи, ленивый бездельник! – прорычал Брекенбок. – Тебя забыли спросить. Сразу после завтрака открою «Толкователь-растолкователь снов доктора Ферро» и попытаюсь понять, что же имела в виду мадам Шмыга. Кошачья шкура, подумать только… Это все как-то связано с проходимцем Смоукимиррорбримом, не иначе. Определенно, связано… Ну что?! – Хозяин балагана повернулся в сторону дамского фургончика. – Сколько можно там возиться?!
Брекенбок начал злиться – что-то мадам Бджи долго не появлялась из фургончика. А пар над котлом все расползался по сторонам. Варево остывало. Что может быть хуже супа мадам Бджи? Только ее остывший суп, напоминающий жеваную слюну, собранную за два месяца в банку и приправленную… ну, тем, что эта несносная женщина там крошит в котел.
Брекенбок схватил ложку и принялся стучать ею по столу, требуя завтрак. Эту дурную привычку он протащил через всю жизнь еще со времен приютского детства, где голодные дети, случалось, бунтовали и умоляли покормить их. Но вместо того их наказывали, отчего некоторые из самых строптивых, вроде того же Брекенбока, становились лишь злее, непослушнее и строптивее.
– Ку-шать! Ку-шать! Ку-шать! – завизжал хозяин балагана.
Все, кто собрался на завтрак, последовали примеру своего предводителя.
– Ку-шать! Ку-шать! Ку-шать!
Ложки застучали по столу, как дождь по жестяному водостоку.
– А ну, прекратить! – прикрикнула кухарка, показавшись из дамского фургончика. – Подождете, ничего вам не сделается за пару минут.
Мадам Бджи кряхтя спустилась по ступеням и направилась к котлу. Гвалт и стук тут же затихли.
Наконец кухарка наполнила первую тарелку и взялась за следующую. Голодные актеры «Балаганчика Талли Брекенбока» передавали тарелки дальше, ожидая своей очереди. Вскоре уже подле каждого оказался долгожданный дымящийся завтрак. Почти подле каждого.
Гуффин, подпирая щеку, лениво морщился и будто засыпал. Заплата тянул шею, заглядывая в тарелку Бульдога Джима, и грыз губы. Вот-вот, казалось, он начнет их глотать. Кукла, разумеется, тоже не ела. Она снова уселась на ступеньках дамского фургончика и глядела на происходящее в тревоге и ожидании. Она не знала, что ей делать, когда все произойдет. Она никак не могла придумать. Многоголосое чавканье ее отвлекало.
Кое-кто также не пытался опустошить свою тарелку. А вместо этого глядел на нее унылым взглядом.
– А ты почему не ешь, Проныра?
