Лунные тени разума - Виан Вольф
— Жизнь стала совершенно бездуховной…
— Ха! Упрекать Ад в бездуховности, по меньшей мере, странновато.
— Я говорю о людях. Смирение, милосердие, вера, кротость и воздержание превратились в бесполезный придаток, мешающий жить в современном мире. Люди разучились молиться. Человечество теряет веру!
— Если я узнаю, что кто-то из моих подопечных отгоняет людей дубинами от церкви, — приму меры.
Она, наконец, села напротив блондина и тихо сказала:
— Не морочьте мне голову. Вы прекрасно понимаете, что к духовному упадку земных наших братьев мы никакого отношения не имеем.
— Покаяние за содеянное вообще вам не свойственно, — блондин умильно улыбнулся и открыл кейс. — Если Вы не против, я ознакомлю Вас с некоторыми интересными документами.
Он достал толстую папку со штампом «секретно», положил ее перед Мамочкой и сказал уже официально-холодным тоном:
— Нами засвидетельствован ряд нарушений со стороны ваших граждан. И удручает не количество, а серьезность этих нарушений. Есть, например, сведения, что на территории Ада находится человек, перемещенный сюда обманным путем или даже насильно, — блондин сложил руки на столе одну на другую, как школьник, и сочувственно вздохнул. — А это уже нарушение Договора о независимости со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Я уверена, что это частный случай. Все наши исследования и эксперименты совершенно законны. Нам нет необходимости воровать людей, — Мамочка осторожно отодвинула от себя «секретную» папку. — Да и вообще, здесь последний раз наши специалисты работали с живым человеком двадцать три года назад, и, судя по отчетам, ничего революционного эти контакты не породили.
— Я понимаю, что вы не можете предугадать поступки каждого в вашем городе, но это и не требуется. Нарушившие закон будут отвечать. Ваша задача — не выгораживать их. Все факты собраны в этой папке.
— Мне кажется, что вы обходите стороной главную причину вашего визита. Бросьте ваш ангельский этикет и не тяните время.
— Нам кажется сомнительной целесообразность дальнейших исследований человечества.
— А нам так не кажется. Для вас они такой же материал, как и для нас.
Блондин возмущенно засопел:
— Я расцениваю эти слова как оскорбление…
Деловая дама молчала.
Блондин, растерянно глядя на городские огни, подмигивающие за окном, выстукивал пальцами на холодной каменной поверхности стола какой-то мотивчик. Потом он, как бы очнувшись, заговорил:
— Вы не правы. Но спор наш дальнейший на эту тему совершенно бесплоден. Я жду вас завтра на общем собрании в Серой Зоне. До свидания. Будьте здоровы.
— Ага, — Мамочка, не вставая, проводила взглядом блондина.
Надо все хорошенько обдумать…
Глава 4
Зарывшись в большие мягкие подушки, Марта после чашки горячего мятного чая зевала, почти уже засыпая, под шум компьютера, за которым работал Эло.
— А почему ты выбрал именно изучение людей?
— Я не выбирал. Дело в том, что наше руководство полностью контролирует процесс рождаемости и занятости, чтобы не было безработицы. Для каждого новорожденного заранее уготовлено свое рабочее место — директора, сантехника, банкира или официанта…
Марта помолчала и задумчиво спросила:
— Люди для вас вроде лабораторных крыс?
Эло посмотрел на нее, соображая, что бы придумать, но потом сказал:
— Ну, почти. Мы подкидываем вам идеи, касающиеся разных сфер жизни, и смотрим, что из этого получится. Вот, например, использование атомной энергии сначала внедрили на Земле. Увидели, чем это может обернуться, и успокоились. Но вот атомную бомбу вы, ребята, сами придумали. Нам оружие ни к чему. Мы слишком заняты собой, чтобы воевать…
— У вас не бывает войн?
Эло замялся.
— Ну, можно сказать, не бывает. Почти. Ну… не в нашем мире.
Марте стало как-то нехорошо от этих разговоров, и она спросила:
— А где твоя семья?
Эло ухмыльнулся и, оторвавшись от своего занятия, ответил:
— Понятие «семья» в нашем обществе не существует. Но я понимаю, что ты хочешь спросить. Мы все живем поодиночке. Ну, не с детства, конечно. С рождения и до восемнадцати лет нас учат и воспитывают в таких, в общем, профильных интернатах. Потом отдают в институт и в его районе дают квартиру… Потом — работа… Когда нет необходимости заботиться о членах семьи, можно полностью сконцентрироваться на деле, работе, да и на отдыхе тоже.
— И вечное одиночество?
Эло, помедлив, ответил:
— И вечная свобода.
Тут он принялся перебирать стопку книг, открывая их одну за другой. Высматривал в них что-то, выписывал. Что-то считал, сверялся с данными на мониторе компьютера. Недовольно сучил ногами, фыркал, хрюкал и снова шелестел страницами.
Через два часа они шли по опустевшему уже институту — даже самые самоотверженные ученые мужи, протирая воспаленные глаза, разбрелись по домам. Часы на руке Эло — единственный ориентир во времени при отсутствии смены дня и ночи — пискнули и сказали электронным голосом: «Двадцать два часа ровно». Институт представлял собой просторное, как бы воздушное, здание из стекла, бетона, пластика и алюминия — апофеоз адской инженерной мысли. Они остановились перед матовой стеклянной двустворчатой дверью лаборатории. Эло вставил ключ-карточку в специальную прорезь в замке, и дверные створки бесшумно разъехались в стороны.
— Сядешь, закроешь глаза, расслабишься и отключишься на время. А потом будешь совершенно свободна, — тихо сказал Эло.
— И ты отпустишь меня домой? Отсюда?
— Ну не совсем отсюда, — Эло завозился с какой-то аппаратурой. — Ближайшая Дверь находится в соседнем городе, она открывается через два дня. Я отвезу тебя туда, и ты вернешься домой, но, правда, не в свою квартиру, откуда я тебя забирал.
— А куда я вернусь?
— Ну, в принципе, я бы мог выяснить, если тебе так важно.
— Конечно важно! Вдруг ты выбросишь меня где-нибудь в поле под колеса трактора.
— Об этом после. Сейчас позволь мне немного покомандовать.
— Как будто у меня выбор есть, — проворчала Марта, взбираясь на высокое черное кожаное кресло на постаменте, опутанном какими-то проводами и непонятными приборами. Эло спрятался за большой монитор напротив, перед этим прикрепив к вискам Марты какие-то датчики.
«А теперь совершим небольшое путешествие на благо науки по глубинам твоего разума» — это было последнее, что слышала Марта, погружаясь в пушистый лиловый туман бессознательного…
***
На берегу реки, несшей свои темные воды под покровом вечной ночи, вдали от городских огней, озаряемые пламенем догорающего костра из веток и всяческих сопутствующих учебе бумажных носителей, сидели четверо. Какая-то важность и значимость сегодняшнего вечера, казавшегося вначале обычным, как сотни предыдущих и, возможно, следующих, не давала покоя их молодым умам, хотя внешне они никак этого не показывали. Молчание прервал самый нетерпеливый.
— А знаете, я очень рад, что мы вновь встретились, — обратился Дикс к Марте. —
