Андрей Прусаков - Я – утопленник
– Думай, Андрей, – сказала Анфиса. – Скоро ты станешь невидим для смертных, и та, наверху, быстро забудет тебя. А я буду с тобой долго, столько, сколько пожелаешь… Верь мне.
– Дело не в том, что я не верю. Просто я тебя не люблю. И не полюблю никогда.
Похоже, мои слова задели ее за живое. Если в ней было хоть что-то живое…
– Мне это не важно, – наконец промолвила Анфиса. – Это смертные хотят, чтобы их любили сегодня и сейчас, не зная, есть ли любовь после жизни. А мы знаем. И я буду ждать.
– Надо, чтобы любовь была взаимной, – сказал я. – Иначе это фальшь.
– Наивный мальчишка! Разве любовь к Богу и Его к вам взаимна? Будь так, мир был бы иным! Я не прошу любить меня, я прошу позволить любить тебя – разве это так много?
– Уходи, я не хочу с тобой разговаривать, – процедил я. Я ее не понимал.
– Я буду ждать, Андрей, – сказала она, уплывая. – И я дождусь…
Я проснулся от удушья. Жуткая черная тварь сидела на мне, гипнотизируя немигающим желтым взглядом. Я закричал и забарахтался, стаскивая с себя мерзкого осьминога. И проснулся. Кто сказал, что мертвецы не видят снов? Это все сказки…
Протянув руку, я на ощупь нашел бутылку с живительной влагой, заблаговременно поставленную на пол у кровати. Одним махом осушил всю. Привидится же такое! Хотя то, что вчера я видел на дне Невы, вспоминалось с еще большим ужасом. Ну почему это тоже не сон?
Дарья умерла. Слизень убил ее, а тело разорвал на куски, и я ничего не мог поделать. Я струсил, смалодушничал, думал о бегстве, а Дарья не испугалась и не выдала меня. Я остался жив, но как же мне паскудно! Осталось двенадцать дней до сороковин, и я не знал, как прожить их правильно. И что значит: «правильно»? Делать что-то хорошее? Единственное, что сделал я хорошего после смерти, – это свел Коврова и Дарью, но это обернулось ее гибелью! И что еще сталось с Ковровым?
Я вскочил с дивана. Как я не подумал! Ведь, наверное, он ждет Дарью, ждет и будет ждать вечно. А ее уже нет… Надо сказать ему! А может, не стоит? Я замер с ботинком в руке. Что делать? Оставить все как есть – жестоко, ведь Павел Иванович будет ждать и мучиться, пока не узнает… А кто ему скажет? Но пойти и рассказать, как Слизень убил Дарью; что я при этом присутствовал и ничегошеньки не сделал, даже слова не сказал… Я просто слизняк. Достойный слуга Слизня.
Я швырнул ботинок в стену. И, словно отзываясь, зазвонил телефон.
– Да?
– Это я, Энди, – сказал Костя. – Чего не звонишь?
– Извини, забыл, – проговорил я. Действительно, вылетело из головы, что мы договаривались созваниваться по утрам, чтобы Костик был в курсе, куда я пойду. Меры предосторожности, мать их… Я старался быть предусмотрительным, но это была предусмотрительность прохожего, гуляющего в ураган с зонтиком. Это лишь немного успокаивало, но вряд ли спасет в случае нападения Упыря. В последнее время я чувствовал тревогу, словно опасность подстерегает за каждым углом. В сущности, так и есть, но не нападут же мертвецы днем, в центре Петербурга? Ха! А ночью я сплю дома.
– Все нормально?
– Да, Костя. Спасибо, что позвонил…
– Энди… Ты решил, что будешь делать? – после выдержанной паузы спросил Костя.
Если б я знал!
– Не знаю! – вскипел я. И так все время об этом думаешь, так еще вопросами донимают! – Можешь что-то предложить?!
Молчание. Потом Костя изрек:
– Знаешь, я подумал… На твоем месте я бы все рассказал Юле.
Он снова замолчал, очевидно, давая время осмыслить сказанное, затем продолжил:
– Когда погиб отец, мать долго не хотела мне рассказывать. Тоже, видимо, думала, как ты. Что время еще будет и все такое. А я ждал его год, потом второй, потом понял, что меня обманывают. Что мама мне врет! Честное слово, Энди, лучше бы я узнал все сразу, чем мучиться вот так, медленно. Тебе ничего не говорят, но ты уже чувствуешь, как внутри тебя что-то умирает… И ты понимаешь, что все надежды – обман и ожидание – обман… Но самое хреновое, когда ты узнаешь об этом от посторонних… Мать я простил, конечно. А ведь она тоже мучилась все эти годы. Тоже думала: еще не время. А время все решило за нее. Спрашивается: зачем так делать? – последние слова он выговорил с трудом.
Намек я понял. Вопрос предназначался мне. Я не ответил, потому что не знал ответа. Пока не знал.
– Подумай, – сказал Костя. – Ты ведь не только сам мучаешься, ты и ее мучаешь.
– Мучаю? – зло проговорил я. – Да она и представить себе не может, что такое муки! И ты не можешь! Ни черта вы не знаете, каково мне сейчас!
– Но мы в этом не виноваты.
– Вот именно. И я сам решу, когда и что ей сказать, и говорить ли вообще, понял? – зло пробурчал я. Но злился я не на Костю, а на себя. Столько времени прошло, а я никак не могу решиться… – Слушай, не хочу об этом по телефону… И вообще не хочу. Будь здоров. – И я быстро повесил трубку.
А потом пришла мысль: пойду к Коврову и спрошу совета. Если не считать Кости, больше совета спрашивать не у кого.
Я собрался и вышел из дома. Подходя к лавре, почувствовал, что боюсь встретиться с Упырем. Но на улице день, погожий, светлый, солнечный. Не станет же он убивать меня днем, на глазах у людей? Я усмехнулся. Вот было бы зрелище! Но ведь этого не происходит. Что-то не дает им напасть днем. Тогда, у церкви, меня просто предупредили. Наверное, им тоже мешает солнце. Другого объяснения я не нахожу. Хорошо, что я могу делать все, что захочу. Правда, я не совсем мертвец. До времени. Вот Ковров – он призрак, это понятно. А Упырь? Почему он может расхаживать среди людей днем, да еще и с телохранителями? Причем живыми, которые, похоже, не подозревают, что у них за хозяин. Откуда у него такая сила, что даже Водяной ничего не смог ему сделать?
Не без опаски я вошел на кладбище и, как никогда раньше, радовался гуляющим по аллеям людям. Так спокойнее. А вот и нужная дорожка. Старая сухая береза склонилась над могилами. Чьи соки она пьет из этой земли?
Коврова не было! Не веря глазам, я несколько раз обошел вокруг каменной плиты, всматриваясь в знакомое надгробие. Он же всегда был здесь! «Быть может, Упырь убил его, – похолодев, подумал я. – Помню, Павел Иванович говорил, что Упырь и мертвого убить способен… Может, Ковров все-таки жив, в смысле Темный ничего ему не сделал? Тогда где он, ведь он двести лет не сходил с этого места? И, если сошел…»
Так или иначе, я понял, что больше никогда его не увижу. Я навсегда потерял друга. Ведь незаметно он стал мне другом. Как будто был всегда. Когда я исчезну из мира живых, в мире мертвых у меня не останется друзей…
Я повернулся и пошел прочь. Потом вспомнил – и побежал к протоке, туда, где в последний раз видел Коврова и Дарью. Конечно же, он там! Ждет ее!
Но и там его не было. Над головой оглушительно каркнула ворона. Я посмотрел наверх. Черная птица издревле приносит дурные вести.
«Пойду утоплюсь», – с невеселой улыбкой подумал я. Эта фраза стала моим выстраданным девизом. Спустившись под мост, я разделся и, как обычно, спрятал шмотки на одной из балок. Пробормотал заклятье и спустился в воду. Если кто-то посмотрит с набережной, увидит лишь круги на воде. Поплыву к Архипу, поговорю с ним.
Я плыл по Обводному, размышляя, что и как сказать Архипу. И вдруг услышал странный звук. Что-то скрипело и чавкало, гремело и грохотало. И сквозь этот неведомый шум я не столько расслышал, сколько почувствовал зов Архипа. Тоскливый и полный ужаса зов. Я рванулся вперед и увидел черное, огромное чудовище на том месте, где обычно любил сидеть старик. Оно загребало грунт жуткими членистыми лапами, оставляя за собой изуродованное и распаханное дно.
Я подплыл ближе и понял, что так жутко громыхало. Грейдер – так, кажется, его называют. Механический монстр медленно шествовал по дну Обводного, загребая стальными ковшами ил и придонные отложения. Откуда-то из-под него раздался то ли вопль, то ли вой утопленника.
В три секунды я проскочил вперед, остановившись перед гигантом, и в грязном облаке поднявшейся мути едва разглядел Архипа.
– Что случилось? – спросил я и тут же увидел сам. Обезумевший от ужаса мертвец отчаянно дергал за цепь, невесть как оказавшуюся у него на руке. Он был прикован к куску стального рельса, и грейдер уже цеплял его своими зубастыми ковшами.
– Помоги! – завыл Архип так, что я лихорадочно вцепился в цепь, пытаясь оторвать ее от рельса. Тщетно. Стальные зубья приближались. Клацая и грохоча, машина равнодушной громадой надвигалась на утопленника, и я увидел его округлившиеся, вылезающие из орбит глаза.
«Отключить, – подумал я, – надо его отключить!» Я вынырнул и ухватился за край понтона. В кабине сидел человек, второй рабочий сворачивал в бухту канат. Одним рывком вскочив на понтон, я, не раздумывая, схватил управлявшего машиной и выдернул из кабины. Работяга не удержался на ногах и с воплем кувырнулся за борт. «Ничего, не утонешь, если что – вытащу, – подумал я, – а сейчас…» Второй работяга привстал, пытаясь рассмотреть, что происходит. Крик напарника он, видно, не расслышал. Несколько мгновений я тупо рассматривал приборную панель, пока не догадался выдернуть ключ с металлической биркой. Двигатель грейдера смолк, и я молнией кинулся за борт вместе с ключом.
