Нерушимый 2 - Денис Ратманов
— Лев Витаутович, это что такое?
Тренер с ухмылкой полюбовался на фотографию моего следующего противника: длинноволосого азиата средних лет, с синей лентой, перехватившей голову.
— Что сказать, красавец!
— Дай посмотреть! — Олег выдернул мой телефон из рук и загоготал: — Ну пипец тебе, Саня! Это точно каратека или кунгфуист! Уа! — Он начал довольно безобразно изображать Брюса Ли и связки ударов. — Кий-я-а-а!
Мой соперник не поленился и украсил профиль фотографиями, где он, оскалившись, раскорячивался в бестолковых позах, демонстрирующих отличную растяжку. Вот он побеждает кирпич, дерево, тощего соперника. Вот он в окружении ликующих детишек. Вот жмет руку одному, второму, третьему важному человеку. Вот с одной, второй, третьей… двадцать пятой грамотой. Ну точно названный брат Иа, заместителя Достоевского, с зашкаливающим ЧСВ.
— Позорище, — заглянув в телефон, покачал головой Алексей, который понемногу начал приходить в себя. — Как таких только допускают? Превратили спортивное состязание в какой-то цирк!
— Полегче, Леш, — угрожающе протянул тренер. — Не какой-то, а в честь дня рождения товарища Горского. Турнир символизирует, что путь к вершине доступен каждому советскому гражданину, даже женщинам!
Сексистом Витаутыч был тем еще, старой закалки — ишь ты, «даже»! В моем мире его бы уже заклевали. Я ухмыльнулся своим мыслям, а Витаутыч забрал телефон у Олега и снова изучил соперника, близоруко пялясь на экран и читая вслух:
— Михаил Ким, тыща девятьсот восемьдесят третьего года рождения, рост метр шестьдесят, вес семьдесят пять кэгэ. Увлекается боевыми искусствами, несколько лет занимался карате, тхэквондо, айкидо, муай-тай и еще много страшных букв, понятно. Член спортивной организации «Спорт для рабочих», почетный член регионального отделения союза писателей, директор организации «Юный лиловчанин»…
— Короче, многочлен, — заключил Олег и захохотал.
— Угу. Могучий карлик. Ты, Сань, поосторожнее с ним. Защищает честь завода шампанских вин «Олимпиец», чемпионом коего является.
— Вы серьезно, Лев Витаутович?
— Серьезнее некуда. Не слышал, как я Олежку воспитывал? Недооценишь — пожалеешь. Вон, Ибрагимов уже жалеет. А этот клоун Ким, как ни крути — чемпион и одолел самого Васютина. Я Васютина знаю, алкаш тот еще, но морпех. Бывший, с Тихого. Полвека прожил, а ума не нажил.
— Понял, отнесусь к Киму серьезно.
— Ну и молодец. А сейчас, Леш, поработай с Олегом, раз уж домой к жене и дочке не стремишься.
— А они тут, — посветлел лицом Алексей. — На трибуне, я с вами побуду, а потом к ним поднимусь. Все равно праздновать будем с родителями, придем на все готовое.
— Ну как знаешь, — кивнул Витаутович. — А я Саню забираю, нужно кое-что с ним обсудить. Саня, за мной!
— Куда? — удивился я.
— Поговорить с большими людьми, — бросил он на ходу.
— Это с кем? — спросил я.
— Все в твоих интересах, ты сам изъявил желание.
— Кто это и что мне им говорить…
Представилось, как он ногой выбивает дверь, и мы залетаем в кабинет, где сука Гришин и прихлебатели жрут и пьют. А тут мы такие: «Лежать, волки позорные»! Сука Гришин давится рябчиком, синеет, падает на рядом стоящего, сбивает его…
Больше ничего я спросить не успел: Лев Витаутович резко остановился, распахнул передо мной дверь.
— Сам все поймешь. У тебя десять минут.
Я переступил порог небольшого кабинета, и меня посетило чувство, что это со мной уже было, но чуть в других декорациях: за столом сидел Достали Мансурович Халилов, он же Достоевский.
— Вот и здравствуй, Александр Нерушимый, — проговорил он без интонации. — Лева сказал, у тебя ко мне дело.
Вот как — Лева. Значит, эти двое знакомы и, похоже, в приятельских отношениях. Или скорее не так: у Льва Витаутовича, как грамотного сотрудника БР, разветвленная сеть информаторов. А бывших сотрудников в этой организации, как я понимаю, не бывает.
— Что он еще сказал? — пробил почву я, усаживаясь на диванчик у стены.
— Что люди мои беспредельничают. Я тебя слушаю. Только давай быстро, меня там жена ждет, она сегодня выступает на открытии.
Я достал записку, разровнял ее и положил на стол, говоря:
— Удивили вы меня, Федор Михайлович!
Достоевский накрыл записку ладонью, придвинул к себе. Взял в руки, развернул и принялся читать, то вскидывая бровь, то поджимая губы, то возмущенно хмыкая.
— И что, ты подумал, это действительно я написал?
Больше всего на свете он хотел найти того, кто так опозорил его, уважаемого человека, и заставить сожрать бумажку, а потом…
— Нет. Я подумал, женщина мстит, запугивает. И думал так, пока в туалете ко мне не подошел лысый лоб и не начал от вашего имени угрожать.
— Так-так-так. И чего хотел?
— Переиграть ставку, чтобы я не лег, а проиграл по очкам. Этого лба зовут Витя Лось.
Если Достоевский и удивился, то вида не подал, потарабанил пальцами по столу, будто кнопки на клавиатуре понажимал, и выдал:
— Уверен, что ты не только имя Лося узнал, но и выяснил, кто за ним стоит.
— Выяснил. Досик Шустрый. Знаете такого?
Достоевский, вертевший в пальцах карандаш, замер, сломал его, сжав кулак. Сглотнул слюну и снова напустил на лицо беспечность, недобро улыбнулся.
— Интересно, на что рассчитывал? Вот же крыса, ты подумай! Причем тупая.
Достоевский задумался, мысленно примеряя на Шустрого способы возмездия. Видимо, выбрал подходящий и вспомнил обо мне, прищурился.
— Теперь ясно, почему ты за меня драться не захотел, да. Решил, что большего добьешься? Что ж, вполне обосновано. Я видел бой… — Он хитро улыбнулся. — Все поставили против тебя, да, а я что? А я нет, Саша, слышишь? Все, кроме меня. У меня чуйка на такое знаешь какая? Во!
— А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла, — вспомнил я.
— Правильно, и нюх, и глаз, и голова. Так что я на тебя поставил немножко, туда-сюда, хорошо вышло, спасибо тебе! Выпьешь со мной кофе?
— Спасибо, нет, — поднимаясь, ответил я. — Все, что нужно было, я сказал. Мне пора, скоро следующий бой.
Достоевский посмотрел на меня пристально.
— И тебе не интересно, что о Нерушимом говорят в кулуарах?
— Желают мучительной смерти? — усмехнулся я.
— Само собой. Но больше пытаются вычислить, кто за тобой стоит. Кстати, предложение стать моим бойцом в силе.
— Спасибо, нет. Я не планирую продолжать карьеру бойца, — честно признался я.
— Даже если в Москву позовут? — вскинул бровь он.
— Даже если, — кивнул я. — Ну не нравится мне морды бить.
Достоевский посмотрел… с опаской, что ли. Рефлекторно похлопал себя по плечу, кивнул понимающе своим каким-то мыслям. Словно увидел во мне опасного противника. Ну а что — явился хрен с горы, нанялся грузчиком, сразу же шухер навел, вора поймал.
