Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
Тут ее начальник и подвернулся, позвонил сам, поздравил:
– Я смотрю, платежи больше не возвращаются, а наоборот, уходят с концами. Неужто удалось киднеппершу поймать?
Полная обычных противоречий, Прасковья обрадовалась, но ответила скучным голосом:
– Кто кого поймал, еще неизвестно, но пока так.
Он одобрительно посмеялся неизвестно чему и спросил с подкатом:
– Что планируешь делать? Ничего мутить не думаешь с кем-нибудь?
– Есть уже один. Но для отношений я в принципе открыта, можно и покуролесить, если есть желание. Потому что куда мне эту гору денег девать, если она до того момента, когда мой вернется. А это сколько? Несколько месяцев. А там первая же линька – и до свидания. Все опять превратится в тыкву. Так что?
– Вижу цель, не вижу препятствий, – ответил черт. – Но опять же: вижу соблазн, не наблюдаю желания со своей стороны. Да и с твоей стороны что-то не заметил, чтобы ты рвалась в мои объятия, как когда-то.
Он правильно понял вопросительное молчание Прасковьи, покряхтел, притворяясь недовольным:
– Забыла уже, да?
– Напрочь, – сказала Прасковья. – До такой степени, что даже не знаю, как ты сейчас выглядишь. Да и какое у тебя тогда лицо было – не помню, хоть убей. Знаешь, как ты у меня в телефоне записан? «Нач». То есть даже лень было до конца слово сохранить. Представляешь, насколько все далеко зашло, все это забвение? Честно говоря, даже не помню, как тебя зовут.
– Никакого уважения! Никакой субординации! – наигранно возмутился начальник. – Мало что в городе холодища, угольков уже сколько времени не разжигали, так еще и здесь, оказывается, полное неуважение! Ты прямо как та женщина, которую вы нашим серовским подкинули! Которой швейное производство подсунули.
– А что с ней? Пьет? Ленится?
– Ни в грош не ставит! – сказал черт. – Наши ей говорят: «Шей маски!» – а она женское белье на-гора выдает. На кой?
Прасковья не поняла:
– А маски зачем? Маскарад какой-то намечается? Или что?
– …Ну да, – помолчав, ответил черт. – Намечается. Тебе Надюшка не сказала ничего? Хотя, наверно, рано объявлять о старте мероприятия.
Голос у него был игривый или даже игристый, как и в начале беседы, но что-то неясное неприятно зацепило Прасковью в такой интонации. Ей почудилось несоответствие между весельем в голосе начальника и его словами, которыми он что-то не договаривал. Так Надя в начале июля 1914 года сказала: «Такая дача досталась в этом году, живу как в Сараево, ой, то есть в сарае», – и мило улыбнулась оговорке. Позже, когда Прасковья вспоминала ей эти слова, Надя только отмахивалась, говорила, что Прасковья что-то там придумала себе. «Вот ничего ты не помнишь, а это так запомнила, что никак из головы выветриться не может, – говорила она. – Ну что за глупости, Паша! Даже неловко перед тобой оправдываться!»
– Ну твою Надю, – в сердцах отвечала Прасковья начальнику, когда невольно вспомнила канун Первой мировой еще раз.
– Она не моя, – мягко открестился черт. – Она больше твоя подружка. В некотором смысле даже родственница, если это можно так назвать…
– В смысле? У нас с ней ничего не было, если мне память не изменяет.
Она сказала про память, а поймала себя на том, что, не заметив, оказывается, уже вовсю ходила по квартире, поставила отмытый чайник на огонь, в руке же, не занятой телефоном, у нее находился пульт от телевизора.
– Нет-нет-нет, – ответил ей черт с такой степенью веселья, словно почувствовал смущение Прасковьи. – Я в ваши игры не играю, дорогие мои. Не знаю, насколько у вас там все друг с другом далеко зашло. Не надо втягивать меня в эти каскады вашего промискуитета и адюльтера. Если тебе Надя не рассказала, то и я не буду. Я и так слишком много тут сегодня разболтал. Так что планируешь делать в свете последних событий?
– Да не знаю я… – ответила Прасковья, слегка навалившись на холодильник, как на какого-нибудь молодого человека из крепеньких. – Давно в такой ситуевине не была. В прошлый раз ты или не ты, но кто-то из ваших помогал потусить.
– Потусить? – перебил начальник со смехом. – Я тебе многотомник дефицитный какой-то достал тогда, вот и все. Вроде бы Драйзера. Если остальной отжиг имелся, то прошел мимо меня.
– Высад какой, – вырвалось у Прасковьи. – На еду глупо. На кино разве что и театр, не знаю. Можно еще дом снять к Наде поближе.
– Хм, – с сомнением кашлянул черт. – Вот прямо сейчас не советую этого делать. Лучше наоборот, подальше от нее. Давай прямо уже скажу, что уж тут.
– Ну говори, – согласилась Прасковья.
– К ней мама приезжает. У вас с ней не очень. Думаю, это по той причине, что ты у нее мужа увела.
– Я всегда считала, что у вас свободные нравы. Вы же как бы адские создания.
– …Вовсе не как бы, а на самом деле, – напомнил начальник вполголоса, так, будто их разговор происходил на театральной сцене, а он обращался с комической ремаркой к зрительному залу.
– Но разве нравы у вас не проще? – слегка удивилась Прасковья.
– В плане всяких связей – да. Проще. Да, – признался черт. – То есть там переспать, сям – не проблема.
– А что проблема? Не понимаю…
Начальник вздохнул:
– Давай я не буду объяснять тебе разницу между изменой, уходом с чемоданами к другой, полным отвалом в закат, когда партнер учит чужой язык, принимает другую веру и своих знать не желает и когда вообще все бросает, бежит в тоталитарную секту и остаток жизни проводит с ясными глазами и пустой головой. А ты такая вышла после всего, как после запоя, помнишь лишь отчасти, и теперь это вроде бы и не ты была, раз воспоминаний от него осталось раз, два и обчелся. Обижаться на тебя? Нет? Кто тебя знает…
– А теперь он где? К кому-то третьему перебежал? Потому что рядом с собой я никакого такого влюбленного в меня черта что-то не наблюдаю.
– Конечно не наблюдаешь! Он твоими стараниями, скажем так, вернулся на историческую родину, дорогая моя.
После разговора с начальником Прасковья все же дозвонилась до Нади, чтобы уточнить детали своего прошлого.
– Ну да, примерно так все и было. Увела, – подтвердила Надя таким голосом, будто у нее был хвост и ей его слегка прижали. – Увела, угробила и забыла. Извини, сейчас правда некогда, а если мама узнает, что мы с тобой общаемся… она и так знает, но не хочет,
