Юрий Иванович - Обладатель-полусотник
Вот и вся полезная информация, которую удалось выжать из негодяя, приговоренного к казни. Да и возиться с ним было мерзко. Поэтому на десятый день приговор привели в исполнение, а тело сожгли в одном из крематориев.
Бесславный конец бесславного обладателя.
Полусотники про морального урода забыли быстро. Иных дел хватало…
… Запасное тело Загралова выпустили на свободу только через полторы недели после «Дня Зверя». При этом господин Хоч постарался, чтобы его администратора освобождали со скандалом и при стечении армии корреспондентов. Еще и официальных извинений требовал, чуть ли не от самого президента.
Дескать, обидели и разорили? Так будьте добры компенсировать. Как в моральном, так и в денежном эквиваленте.
Государство на это угрюмо отмалчивалось. И лихорадочно пыталось нормализовать международные отношения с иными, себе подобными образованиями. Все-таки уничтожение зверем нескольких послов, пятерки глав крупных компаний, десятков ценнейших зарубежных менеджеров – это страшный удар по престижу страны. Тут не до удовлетворения амбиций одного, пусть и весьма уважаемого целителя.
Да и вообще государству, точнее банкирам, им управляющим, очень и очень не понравилось создавшееся положение. Частично власть из их липких рук ускользнула. Это ими осознавалось четко. Так же, как факт бренности их хлипких тел.
А вот кто в этом виноват – оставалось непонятно. Большой Бонза? Ну да, на него, куда-то сбежавшего или давно гниющего где-нибудь в лесу, всех собак повесили. И самую главную собаку – непосредственно создание зверя.
Но после осознания самого факта появления чудовищного монстра начиналась еще более странная мистика. Что это было? Как действовало? Откуда взялось? И не появится ли оно вновь? А если и появится, то кого начнет рвать в первую очередь?
Люди, управляющие государством, впервые осознали свою полную незащищенность. Они поняли, что стали обычными смертными. Как все! И что ни толстые стены бункеров, ни красные стены Кремля, но крепкие стены психлечебниц не оградят их от страшной, преждевременной смерти.
Печально. Грустно. Страшно.
Это если не вспоминать о чистильщиках, продолжающих действовать не только в столице.
А ведь были еще иные, весьма неприятные для сильных мира сего моменты. Например, ведущаяся в прессе и на телевидении полемика о социальной справедливости. Начавшиеся дебаты на тему: «Кто же виноват в плачевном положении бесправного народа?» И обсуждения, продолжающиеся как-то исподволь, мягко и неназойливо, о возможности введения в жизнь реформы «Автосуд».
Конечно, по этому вопросу хватало опровержений, сатиры и уничижительной критики. Саму тему высмеивали, подвергали остракизму или вообще советовали не обращать на утопию ни малейшего внимания. Но все это выглядело весомо для людей посторонних, не вникающих в саму кухню всего процесса. А вот те, кто вращался вокруг главных фигурантов или пытался как-то воздействовать на эту кухню, начинали все больше и больше ужасаться возможным последствиям таких обсуждений.
Столпы прокуратуры, адвокатуры и нотариальных контор заметно содрогнулись, когда их вдруг стали тщательно рассматривать чистильщики. Участились случаи жестких разбирательств не только со знаменитыми нотариусами или адвокатами, но и с прокурорами. Ведь априори честных среди них не могло быть по умолчанию. Все брали взятки, защищали преступников, извращали законы, поступали нечестно или несправедливо. Иначе говоря: компромат находился на всех.
И вот этих «всех» начинали жестко прессовать. Пока – без требования уйти в отставку или покаяться перед всеми. Только подбрасывали письма с конкретным перечислением грешков и советовали исправляться, становиться честными. И ни в коем случае не ставить палки в колеса готовящейся реформе.
Не все с этими угрозами мирились. Понимали, что если будут молчать – то через несколько лет им придется в подавляющем своем большинстве уйти на пенсию. А ведь на эту «отрасль» работали многочисленные университеты, институты, конторы и хранилища. На столь престижные поприща рвались полчища заинтересованных людишек, готовых платить и платящих за «место под солнцем» огромные суммы. И что? Теперь все это прикрыть? Сломать целую систему, управляющую государством и безжалостно выдаивающую из народа все соки?
Это противоречило жизненным устоям очень многих. Находились те, кто готов был умереть сам, убить всех вокруг себя, но не допустить «попрания своих завоеваний». Как винтики существующей системы, так и кукловоды, использующие ту же систему для укрепления собственной власти, готовы были рискнуть всем.
Вот с ними было труднее всего. Именно от них следовали безапелляционные приказы: убить! Закрыть! Уничтожить! Оболгать! После таких команд убивали журналистов, закрывались издания и телеканалы, уничтожались общественные сайты по интересам, тонули в инсинуациях и клевете общественные организации. Попутно с этим, по иным приказам, страдало государственное управление, лихорадило деятельность президента и его команды, выводило из строя ресурсы, чахла экономика.
Но что самое печальное для обладателей: фигурантов всех негативных дел нельзя было уничтожить. Хотя все они, при вездесущести фантомов, вскоре становились известны. Даже толком их припугнуть не рисковали по все той же банальной причине, называющейся в инструкции к сигвигатору «Лимит власти».
Казалось бы, проще простого: одних убрать, заменив нормальными людьми, других – просто запугать, и вся недолга. Но не тут-то было! Гигантские корпорации держали в своих руках слишком много власти. И даже частичные, косвенные перемещения этой власти на плечи обладателей могли моментально превысить лимит в сто тысяч разумных особей. Пойти на такой риск ни Апостол, ни Свифт, ни Гон Джу не решались. Да и сам Загралов, балансирующий по самому краешку, позволить себе подобного не мог.
Вроде и рвался. Вроде и успокаивал себя, но… Достаточно было лишь вспомнить про беременную Ольгу, как сразу великие мечты о спасении человечества отступали на дальний план. А ведь от наличия сигвигатора зависило не только существование Ольги и будущих детей. Вся «Империя Хоча» зиждилась на этом.
Вот и получалось, что для истинных и столь необходимых реформ общество вначале следовало перевоспитать. Затем подбросить нужную идею и доказать необходимость претворения ее в жизнь. И только потом наблюдать со стороны, как общество само, по собственной инициативе, делает нужные шаги.
Долго ждать… Очень много времени пройдет, пока какой-то нотариус возопит на весь мир:
– Моя работа не нужна! Достаточно банка информации, куда желающий внесет свою волю или оставит там завещание.
И его с радостью поддержат воодушевленные, просветленные коллеги.
Увы! Подобная утопия не превратится в действительность никогда. Если ее не подталкивать, не форсировать и не навязывать. Вследствие чего возникала следующая препона, о которой чаще всего и настойчивей напоминал Курт Свифт:
– Нельзя лишать людей права выбора. История нам этого не простит!
– Победителей не судят! – рьяно спорил с ним Гон Джу, ярый поборник «Автосуда». – Тем более победителей, сражающихся за справедливость.
– А кто твердо знает, что есть конкретное зло или высшая справедливость? – пускался в демагогию Апостол. – Раз этого определения нет в инструкции, значит, оно зависит от разных обстоятельств. И не нам дано судить, ху есть ху.
Спорили много. Часто. Да почти постоянно.
Уж так сложилось за последнюю неделю, что практически весь рабочий день все четыре полусотника проводили вместе. Беседовали, планировали, оперировали и руководили. Тогда как их запасные тела в поте лице действовали, фантомы метались, как бешеные, да и нормальные люди сбивались с ног.
Кстати, во время этих посиделок старшие товарищи, еще не зная, что Иван сравнялся с ними в ранге, не только у него пытались выведать личные секреты. Попутно и свои секреты приоткрывали.
Так Загралов узнал, с немалым удовлетворением и поводом собой гордиться, что полусотники в основном пользовались только одним запасным телом. Редко – двумя. Крайне редко – тремя. И то в последнем случае основное тело попросту лежало где-то в трансе, выглядя словно бессознательное. А уж создать для них четвертое – казалось верхом идиотизма.
– Можно сойти с ума, – убеждал Свифт со всей искренностью. – Проще говоря, необратимое раздвоение личности. Да-с! Опасно, Ваня, очень опасно.
– Да я это и сам понял, – отделывался полуправдой Загралов, – когда чуть в обморок не падал, творя и пытаясь управлять третьим телом. Тот еще кошмар.
– Вот! Надорваться – проще всего. Ты и так молодец, что с тремя потоками сознания справляешься. Завидуем тебе по-хорошему.
