Андрей Прусаков - Я – утопленник
Я кивнул, разглядывая его лохмотья, смахивавшие на помесь маскхалата с древним кафтаном. На одежду это мало походило, к тому же он был босой.
– А ты молодец, не испугался. Но если б не я, конец тебе был бы один…
– Спасибо.
Бомж посмотрел так, что стало ясно: ему плевать на спасибо.
– С Упырем повздорил?
– Вроде того.
– Крепко повздорил, – сказал он, продолжая разглядывать меня, – иначе бы не прислал этих…
– А кто они?
– Нечисть кладбищенская, неупокоенная, – ответил старик.
«Ну, типичный бомж, – вновь подумал я, в свою очередь разглядывая спасителя. – Только вот глаза. Не бывает у бомжей ярких светящихся зеленых глаз». Мне в голову пришла мысль…
– Не вздумай, – предупредил лешак. Он что, и мысли читает? – Здесь только я ворожить могу, понял? Если не понял – враз в землю вгоню, как тех! Навь хочешь убрать? Ну, смотри, утопленничек…
Он шевельнул головой – и вмиг раздался вверх и вширь. Передо мной стоял великан, отдаленно напоминавший снежного человека, если бы не полусогнутые, коленками назад, козлиные ноги. Мохнатое тело, под которым угадывались мощные мускулы, венчала странная голова с заостренным на макушке черепом и небольшими рожками. Рот и губы были вполне человеческими, но зубы, торчавшие из-под них, были, пожалуй, чересчур длинны и остры. Плоский, с черными отверстиями ноздрей нос покрывала шерсть, такие же кучерявые скулы, а глаза… Изумрудно-зеленые, с вертикальными, будто у рептилии, зрачками. Взгляд этих глаз пригвоздил меня к месту. Дьявол, подумал я, или черт, что, в общем-то, одно и то же.
– Ну, теперь понял, кто я? – спросил мой спаситель.
Я кивнул.
– Ни хера ты не понял, – будничным тоном проговорил черт. – Леший я.
«Но лешие должны жить в лесу, а не в парке!» – хотел сказать я, но хватило ума придержать язык. Не стоит нарываться, пока я в его власти. Ну и чудище!
– И что тебе нужно? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно уверенней, но вряд ли это получилось. Получеловек-полукозел захохотал, распахнув зубастую, отнюдь не с козлиными зубами, пасть.
– Сам явился – и спрашивает! Так вот, – грозно произнес он, прекратив смеяться. – Запомни, утопленник: здесь мой лес и земля. И ходить тут ночью дозволяется лишь по моему слову и разрешению. А непрошеных гостей я… – И леший характерно и очень вразумительно сжал когтистые пальцы. Когти заскрипели, и я вздрогнул от этого звука. Лесовик смотрел мне прямо в глаза, и кустистые брови двигались в такт словам. – Запомни и передай Водяному: еще увижу его прихвостней в своем лесу – ноги вырву! А теперь уходи. Я не убил тебя потому только, что эти за тобою гнались, и не по своей воле ты в мои владения попал. Если Упырь враг и тебе, и мне, это еще не означает, что мы приятели. Ха.
Я вдруг вспомнил, что говорил Ковров. Леший, Упырь и Водяной – каждый из этой троицы мог знать, как можно ожить до истечения сороковин. Водяной мне этого не скажет, Упырь и подавно. Вот теперь с Лешим повстречался… И все они ненавидят один другого.
– Погоди-ка. – Леший махнул рукой и обернулся в прежнего старичка. – Что-то я не разглядел… Так ты не мертвяк еще? Сколько дней осталось, знаешь?
– Знаю, – пробормотал я, ошеломленный невероятной прозорливостью Лешего. Как же он увидел?
– Так вот почему ты по суше ходишь, хоть и утопленник. Неприкаянная душа, – заключил он тоном бесстрастного судьи. – И все равно ты прихвостень Слизня, а Слизня я терпеть не могу: он столько мне гадил!
– Я не прихвостень! Плевать мне на Слизня, я его ненавижу! – вырвалось у меня.
Лешак склонил косматую голову набок и прищурил пылающие зеленым огнем глаза.
– Ишь ты, чудной утопленник попался, – сказал он. – С упыренышами не в ладах и хозяина ненавидит. Как же ты жить думаешь? Ха! Повеселил ты меня. Что еще скажешь, чудило? Вижу, просить что-то надумал!
– Хочу! – набравшись смелости, заявил я. Эх, семи смертям не бывать, а одна уже случилась! – Скажи мне…
– Молчок! – прервал Леший. – А ведомо ли тебе, бестолковина, что издревле за добрый совет Лешему подарки приносили, а уж потом спрашивали? В лесу просто так и ворона не каркнет!
Я замолчал. Какие еще подарки? Откуда? И что у меня есть?
– Ты вот что, – подойдя ближе, доверительно произнес старик, – сбегай в магазин да купи водки. И хлеба. Давно я хлеба не ел. А потом приходи, побалакаем.
Я растерянно пошарил по карманам: денег почти не было. На бутылку водки точно не хватит.
– У меня денег нет.
Леший вновь склонил голову.
– Укради, – проникновенно предложил он. – Что, ума не хватит? Давай быстрее, парень, так рассвета дождешься, а днем я сплю.
Я выбрался из Таврического и пошел по Кирочной. Где-то здесь есть круглосуточный магазин. Воровать не хотелось. Я не боялся быть пойманным, просто так меня воспитывали. Брать чужое нельзя. Но если не возьму, Леший ничего не скажет! Правда, он и не обещал… И все же я чувствовал: у меня появился шанс, и пока он есть, я должен его использовать!
Магазин располагался в полуподвале. Свет его вывески был, пожалуй, единственным ярким пятном на слабо освещенной улице. Я увидел парочку, поднимавшуюся из полуподвала, и задержал свой взгляд на женщине. Мне, взъерошенному, измазанному в грязи, водку не продадут, а вот ей… Парочка села в припаркованную у магазина «Ауди» и уехала.
Я посмотрел на копию ее платья, на свою сексапильную грудь и быстро спустился по лестнице. Продавец уставился на меня:
– Вы что-то забыли?
«Надеюсь, лампы дневного света не влияют на морок», – подумал я и ответил:
– Бутылку водки и буханку хлеба.
Продавец замер, и я догадался, что голос у меня отнюдь не женский. Я закашлялся и произнес на полтона выше:
– Поскорее, пожалуйста!
Мужик вышел из секундного транса, повернулся, и через три секунды бутылка и хлеб лежали на прилавке.
– И бутылочку воды, – произнес я окрепшим от наглости голосом. Гулять так гулять!
– Двести двадцать, – сказал продавец. Я скорчил радостную мину и позвал воображаемого спутника:
– Миша, иди заплати!
Я как мог обворожительней улыбнулся продавцу, схватил бутылки и хлеб и побежал наверх по ступеням. Видно, что-то заподозрив, мужик побежал за мной.
– Эй, сначала заплатите!
Я выскочил на улицу и сделал ноги. Метров сто продавец бежал за мной, потом отстал, и я благополучно проник в сад сквозь решетку. Удалось!
– Принес? – спросил Леший. Он возник бесшумно и неожиданно, в своем настоящем облике, и я невольно отшатнулся. Еще не привык. – Давай сюда!
Я сунул в мохнатые лапы водку и хлеб.
– А это что? – указал он на воду. – Водка?
– Вода.
– Зачем она мне?
– Это мне.
– Тогда пей и будь здоров, – усмехнулся Леший. Он умело открутил пробку, запрокинул голову и одним духом вылил все в пасть. – Хорошо!
Острые клыки мигом откусили полбуханки.
– М-м, не тот стал хлебушек, не тот… Ладно, – заметно подобревшим голосом произнес хозяин парка. – Излагай, чего желаешь? Помогу. Чего хочешь? Силы, чтоб урожай взошел? Или в лесу кого найти?
– Мне этого не надо, – срывающимся голосом проговорил я. – Я живым быть хочу! Я знаю, еще есть время! Я слышал: ты знаешь, как это сделать! Помоги мне, Леший, пожалуйста, помоги!
– Живым стать? – переспросил лешак. – Хе-хе. Никогда еще такого не слыхивал! Зачем? Жизнь людей коротка, а тебе долгий век отмерен – так пользуйся! Иной бы за счастье почел, а ты, дурак, ерепенишься!
– Иной в дерьме жить согласен. А я не хочу! Помоги мне.
Терпеть не могу кого бы то ни было о чем-то просить. Есть в этом что-то… рабское. Не люблю. Но сейчас надо засунуть гордость куда подальше.
– С какой стати мне… тебе… помогать? – с грубой презрительностью выделяя каждое слово, спросило чудище. – Кто ты такой, чтоб я помогал тебе? Если б ты мне слугой был или родичем, тогда другое дело. А ты Слизню служишь…
Повисла тяжелая, злая тишь.
– За водку спасибо, – сказал Леший. – Угодил. А что просишь… Сам, верно, не знаешь, чего просишь! Никто мертвых оживить не может. Так уж заведено. Умер и умер. А ты ерепенишься…
Я стоял, как врытый в землю болван.
Леший вновь стал стариком:
– Не печалься, парень. Не ты первый, не ты последний. Думаешь, смерть – самое страшное? Поживи с мое, узнаешь, что по-настоящему страшно.
– Хватит сказки рассказывать! – злобно выкрикнул я. Мне все равно, пусть убивает, черт с ним! – Сам небось умирать не хочешь!
– Не могу, – сказал Леший. – Потому что никто, кроме меня, дела моего не исполнит. А если нет дела, то и жить незачем.
Дело? О чем он говорит?
– А теперь ступай.
Это прозвучало как безжалостный приказ. Я мертвец, я не мог плакать, но внутри стало нестерпимо горько. Я ожидал иного. Я думал, он поможет мне. Наивный труп! Я чувствовал себя никчемной оболочкой, воздушным шариком, воображавшим, что умеет летать, в то время как ветры играют им в свое удовольствие…
