Требухашка. Рождение - Михаил Северный
— Да не, Пухлая. Не придумывай. Мы же не в кино. Этот урод мне два раза по роже съездил и всё о тебе расспрашивал. Нужно его допросить, как ты любишь.
— Не жалеть фашисткое отродье. Языка будем пытать со всей пролетарской ненавистью, — сказала толстуха и повращала задом. — А ну поднимите меня, партизаны!
Внезапно стало легко и почти уютно, потом меня схватили за шею и посадили. Жирная баба маячила впереди в тумане, как облачко. Потом из облака высунулись белые выделения и сунулись мне в рот, раздвигая челюсть. Дышать стало трудно и я застонал от бессилия и боли, когда руку убрали.
Большая женщина сидела у себя на постели и разглядывала меня с интересом, а десятки рук обыскали, схватили и посадили на стул с высокой спинкой. Я даже не оглядывался, чтобы понять кто там стоит за мной, сейчас меня интересовала эта жирная ведьма. Вот — где опасность. Вот где зло.
— Чего ухмыляешься, Ганс? — прошамкала здоровая, — Не ожидал встретить партизан?
— Так это ты, тот самый Пухлый? Наслышан. Классные крылья.
— Что? Хорошо тебя приложили по башке, фашист?
Пухлая морда ничего не понимала, она ничего не знала о крыльях, но я их видел сейчас прямо перед собой. Из-за белой дебелой спины тянулись вверх чёрные, широкие как паруса, мясистые крылья. Хороший улов. Требухашка будет жрать пока не сдохнет от передозировки.
Я потянулся за инструментом и замер. Отобрали щипчики. Баба следила за моими движениями внимательно и всё поняла.
— Нет твоей любимой гармошки, Ганс? Забрали игрушку, мусор?
— Кастет верни, тогда и поговорим кто из нас фашист.
Она забулькала и затряслась, наверно так смеются мясные туши перед тем, как их разделывают на мясной фабрике. За спиной тоже зашумели, задвигались, засмеялись. Чья-то вонючая лапа похлопала меня по плечу.
— Вернём — вернём. Вместе с тобой подбросим под полицейский участок. Кастет в горло засунем, а пинцет — засунем в другую дырку, там где чёрное солнце не заглядывает.
Я судорожно сглотнул вызвав град бомжацкого смеха из-за спины. Сейчас бы развернуться и запомнить все эти наглые рожи. А еще лучше тварей разорвать на клочки и выбросить в поле, пусть вороны клюют это мерзкое вонючее мясо, которое даже на удобрение не пойдёт.
— Тихо! — рявкнула Пухлая, даже толстую сардельку — руку подняла вверх, как флаг или сигнал. Потом она опять начала сверлить меня взглядом и голосом вкрадчивым выспрашивать — Зачем ты здесь? Кто тебя послал? С какой целью?
— Вы наверное фильмы любите смотреть про войну? А про полицейских как? Заходят?
Мне залепили затрещину так что голова чуть вокруг своей оси не развернулась.
— Давай тон немного поуважительнее, ага. С женщиной говоришь, ага.
— Не бей его так, Короткий. Нацист только разговорился. Допустим люблю я кино разное. Крестный отец очень люблю первую часть. А что?
Я сел поудобнее ненароком осматривая комнату. Ничего тяжелого рядом не было, разве что руку у Пухлой оторвать и отбиваться ею. Неплохая идея, но тяжело выполнимая.
— Знаете, что бывает когда убивают полицейского? Знаешь какой начинается кипиш? Как трясут всех и вся? Знаешь как роют пока не найдут виновных в смерти копа? А если не найдут, то виновными становятся все и абсолютно все местные бандосы отвечают за смерть сотрудника? Никто не будет жить спокойно после такой ошибки. Понимаешь или тебе на немецкий перевести?
Пухлая задумалась. Я смог цепануть бомжару за слабое место. Хороший понт дороже денег. Тварь побоится тронуть меня, пока будет думать, что я при погонах.
— И кто же знает, что ты здесь, фашист? — голос у толстухи немного дрогнул.
— Кому надо тот знает. Радуйся, что это не спец операция. Это разведка боем. И результаты мне не понравились, Пухлая. Избивать человека при исполнении было глупо. Очень глупо.
Она молчала. За спиной тоже молчали. Толстуха тяжело смотрела на меня и думала. Я смотрел в ответ. Сейчас что-то решается или мне кажется? Сейчас нож войдет сзади между ребёр или накинут удавку? Пойдет жирная ва-банк или отпустит? Я бы не отпустил. Менты такого не прощают, даже если произошла ошибка. Нельзя трогать полицейских. И баба это знает. И она знает, что я это знаю.
— Дык, он не мент, — пробубнил кто-то сзади, и толстая вздрогнула.
— Как знаешь?
— Дык, я видел его. Он грузчиком работает в магазине. Я там мусорки потрошу, точно, он это. Толян-сиделец — его напарник, знаю его хорошо. Какой же он мент. Грузчик он.
Тишина начала нереально давить, но продлилось напряжение недолго.
— Ага, — сказал я в полной тишине, — получи фашист, гранату.
— Георгий… Это чего?
Георгий молчал. Наверное много думал.
— Георгий, зачем ты его притащил, а?
— Так он сам за мной увязался, — оправдывался Георгий, когда Пухлая откидывала медленно одеяло. — Всё спрашивал всякое, бил по морде. Про тебя расспрашивал.
Я смотрел на панталончики, открывшиеся после ухода одеяла. Кружева, розовый цвет — все дела. Только размера негритянского — как у мамаши Чоли (не знаю кто это). Из панталошей торчали огромные ступни и немного варикозных ног. Выше была сорочка, размером с маскировочную сетку для танка.
Сопела Пухлая тоже как танк на разогреве. Вот только на кого же она зла?
— Ты кто такой?
Похоже на меня.
Пожимаю плечами и стараюсь устроиться удобнее, но кто-то сзади давит на плечи, прижимая к седушке.
— Я? Ангел Смерти! Срыватель Крыльев и друг Требухашки! Мне нужен мой кастет, мои серебряные щипчики и чистые штаны. Пойдём со мной, если хочешь жить.
Я протянул руку в сторону Пухлой, ладонью вниз, призывая преклонить колени для поцелуя.
— Ё-нутый, — сказал один из невидимых бомжей из-за спины, — нужно его тихо грохнуть и консервы сделать.
— Кто ты? -повторила толстуха.
— Я тот, кто очищает город от Зла. Я — Бетмен. Я — Чистомен. Называй, как хочешь. Я рожден для того, чтобы очистить этот город от Зла. Город будет девственно прозрачен или мёртв, вот моё правило! Отдавай инструменты и встань с кровати: мордой к стене, ко мне жопой. Я сделаю всё быстро и без боли! Я — тот кого любят вселенные!
Тяжёлый и тупой удар в затылок пришёл когда его не ждали.
8.
Улица крутилась вокруг меня как бешеная спираль: то скручиваясь вместе с фонарями, то
