Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
– Не умничай, – усмехнулась Прасковья. – Посмотрим, в кого ты сама отлиняешь. Но тело капец во всех смыслах. Уже бросаю курить. И пить. Но все лучше, чем с хмурого соскакивать.
Покой не приходил, да и не мог прийти, Прасковья посидела за кухонным столом и поймала себя на новом машинальном движении – задумавшись, она принялась постукивать ногтями по зубам. Дико хотелось закурить, а еще лучше – выпить химозного яблочного сидра и закурить, или закурить и не сидром запить, а каким-нибудь другим алкогольным коктейлем, послаще и покрепче. Будто в ответ на эти мысли снова всплыла Надя.
– Может, развеять тебя каким-нибудь образом? Как насчет того, чтобы через несколько часов небольшой бухенвальдик организовать?
– Что-что организовать? – осторожно осведомилась Прасковья, хотя, конечно, поняла.
– Ну выпивку, ну, я думала, тебе шутка зайдет…
– Надя, завязывала бы ты с каламбурами, – посоветовала Прасковья и пошла злобно прибираться в обновленном убежище.
Глава 13
Линька Прасковьи была в феврале, Наташина же выпадала на первую половину марта, на шестое число, тоже поближе к празднику. В отличие от Прасковьи, Наташа пыталась собрать своих и отпраздновать появление нового тела и нового гомункула, обычно заказывала столик на восьмое. Однако в этом году все рестораны и кафе оказались забиты загодя, и связи среди бесов не помогли, народ будто спешил собраться толпами, словно восьмимартовская тусовка по ресторанам происходила последний раз в человеческой истории.
«Я восьмого суши заказала, чтобы компенсировать, так мне их везли в общей сложности двадцать шесть часов, если считать от того времени, как я заказала и когда остатки заказа довезли, – поделилась Наташа в личке. – Я еще заранее оплатила, а мне только треть доставили, прикинь, стали отмазываться, что всё доставили, я уже все запасы сарказма израсходовала, пока переписывалась с поддержкой “Деливери”, ресторан им начал втирать, что я вне дозвона, из “Деливери” тут же перезвонили. Как они мне в сет стрихнина не сыпанули – не знаю, но чувствую, что хотели».
Попытка посадить похитителей у Наташи тоже не заладилась. Тот тип, что ее застрелил, сбежал из города, и столько было возни в том, чтобы вытащить его с территории одной из бывших советских республик, что да ну его. А второй, которого покалечила Наташа, сам хотел судиться: в его руках была запись из салона машины, удачно обрезанная до такой степени, что Наташа сама ни с того ни с сего принялась наводить на него порчу. Он утверждал, что Наташа без принуждения села в машину, попросила подбросить ее в центр, а затем начала буянить.
– Давай я его грохну, – предложила Прасковья. – Да и того тоже. Съезжу, проветрюсь. Только у меня отпуск осенью, но ты же потерпишь?
– Давай-ка ты свой отпуск потратишь, как обычно, на поездку во Владивосток, – примирительно предложила Наташа.
Наташе так по вкусу пришлись ее новая внешность и то, как выглядел ее гомункул, что нрав ее стал мягче обычного, будто кроткое лицо ее, чем-то похожее на лицо мадонны Литты кисти да Винчи (только с более мягкими чертами), властно было теперь над всем ее телом и даже тем, как она думала.
Киднеппершу, которая была отчасти повинна в одной Наташиной смерти, они не обсуждали, потому что знали, чем закончится вся эта история, это была даже не опасность, а неудобство вроде дневной соседской дрели. У Прасковьи пару раз гомункула забирали, у Наташи раза четыре, причем три из этих четырех случаев пришлись на последние лет двадцать, обычно киднепперша через отца, родственника, друга службу опеки привлекала. Неизменно гомункулов возвращали – не могли угадать имя, оккульттрегерская жизнь принималась невыносимо давить на неокрепшие киднепперские организмы.
Наташа больше переживала, что никак не удается собрать всех знакомых вместе. Она то сама была занята, то намечалась смена у Прасковьи, то кто-то из чертей был в отъезде, так что сгущение оккультных сил под одной крышей в итоге состоялось чуть ли не в апреле, но это было и к лучшему – за большими окнами ресторана, где они сдвинули три столика, вовсю блестела такая весна, которую Прасковья любила больше всего: снег уже сошел, и грязи уже не было, чувствовалось, что скоро станет совсем солнечно и жарко, зелень появилась, но лужи еще не совсем высохли, и было еще не очень пыльно.
Организм Прасковьи оживился в ожидании алкоголя, поэтому она, опасаясь, что промилле в крови разбудят и желание подымить, решила не пить совсем, а таких трудов стоило привести себя в порядок: зубы отбелить, побегать утром, чтобы сделать лицо посвежее (оно было юным, но уже с налетом вредных привычек), на диете посидеть, избавляя нос, щеки и волосы от масляного блеска. Пластическая операция Прасковье была не по карману, но хватило декоративных очков в толстой оправе, нормального парикмахера из Надиных друзей, ушитых пальто, пары кофточек и штанов из коробки из-под телевизора, дешевых безделушек на ушах, шее, запястьях и рюкзаке – и вот уже при взгляде в зеркало приходили мысли о начинающей инди-группе, игре в «Мафию», политической активности в сети. Чтобы завершить образ, Прасковья купила огромные красные беспроводные наушники и везде ходила в них, а парфюм сменила с цветочных и травяных запахов на игривый карамельный. Гомункула тоже пришлось приодеть, натаскав у чертей приличного секонд-хенда, иначе контраст в одежде бросался в глаза всем вокруг, матерью гомункулу она уже не выглядела, но и на младшего брата гомункул без перемены гардероба не тянул. Когда Прасковья и гомункул шли рядом, они казались или чужими людьми, или так, будто их общие родители всячески лелеяли старшую дочь, а младшего держали чуть ли не в черном теле.
Прасковья и гомункул запоздали к началу, причем до такой степени, что все остальные разбились на несколько болтающих о своем компаний, осталось только присоединиться к одной из них. На Прасковью, конечно, слегка накинулись за ее отказ пить, но быстро отстали. Зато когда она внезапно увидела, что ее гомункул, так заботливо наряженный в симпатичную синюю водолазку, которая очень шла к его смуглому румянцу, сняв куртку, оказался в футболке мало того что с вытянутым воротом, но еще и алой, Прасковье захотелось не только развязаться, но и выкурить пару сигарет разом. Красное на гомункуле – это было нехорошо. Никогда за все время, что они были вместе, гомункул не носил красное. Красное появилось на нем только в январе, и что-то очень часто он за последние два с лишним месяца стал мелькать в одежде алого цвета. Оккульттрегерским чутьем Прасковья понимала, что это означает опасность именно для ее гомункула. Какую – она боялась даже подумать, настолько чудовищно было это предположение.
