Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
Саша и так пытался звонить и писать. Прасковья отвечала ему настолько безжалостно и грубо, что приходилось это делать сквозь волны стыда. Когда он оставил попытки помириться, Прасковья взяла звонки и переписку в свои руки, да так успешно, что Саша заблокировал ее контакты и в телефонной книге, и в соцсетях.
Тут с Прасковьей случилась настоящая истерика. Икая от слез, она удалила все их с Сашей совместные фотографии из альбома, влезла в ютьюб, включила звук ноутбука погромче и стала слушать различные грустные песни, полежала в горячей ванне, представляя, что уже порезала себе вены, а из гостиной доносилась скрипка OST «На игле». Лежа в ванной, стыдясь, что выделывается сама перед собой, пила вино прямо из бутылки, пока не подавилась.
Вино было такой интересной версией «Сангрии», что похмелье от него длилось как будто неделю с лишним, до линьки, везде мерещился химический плодово-ягодный привкус. Прасковья и в утро четырнадцатого проснулась с тошнотой и головной болью.
В обновленном убежище стоял шкаф с зеркалом на дверце. Прасковья оглядела себя со всех сторон на предмет татуировок, чтобы потом не удивляться, тем более оглядывать было особо нечего, она переродилась в девицу еще меньше той, что была. На голове ее был форменный кошмар, не столько сама прическа Прасковью не устроила, а то, что она оказалась брюнеткой со следами былого окрашивания в серебристую блондинку. Во рту чувствовалось пять пломб. Прасковья долго вглядывалась в свое новое лицо, пытаясь понять: некрасивая она, или еще не привыкла, или еще не придумала, что делать с этой внешностью, с маленькими злыми глазами, широкими скулами, небольшим ртом, настолько тонкогубым, что в лице Прасковьи угадывалось что-то рыбье.
Гомункул был снова мальчик, но теперь почти с нее ростом. Гардероб полнился дешевыми спортивными вещами, в которых никто никогда не занимается спортом, больше носят из необходимости. Дико хотелось курить, и на кухне нашлись тонкие сигареты и несколько зажигалок, но Прасковья сдержалась и приготовилась избегать курения и далее. По экрану смартфона, конечно, проходила трещина, зато всего одна, Прасковья уже знала свой номер, а в телефонную книгу были забиты номера всех ее немногочисленных друзей, чуткие к медиа и соцсетям бесы поставили несколько лайков фотографиям в ее новых профилях, приветствуя новую линьку знакомого оккульттрегера. Все было как обычно в таких случаях. Сначала Надя позвонила и вежливо похвалила ее внешность:
– Такая ты миниатюрная, прямо загляденье.
– Не дай бог до порчи дойдет, – мрачно ответствовала Прасковья. – Не знаю, что я буду этими кулачками делать. В этом организме только с гномиками драться. С этим лицом только с херувимами мутить.
– Ты преувеличиваешь, – уверенно сказала Надя. – Ну и даже если так, то небольшой перерыв тебе не помешает. Ты знаешь, что в городе есть сообщество, в котором мужчины делятся историями про матерей-одиночек с твоего адреса, как кого бросили, как они выглядели. Целая картотека. Я бы на твоем месте ненадолго остановилась.
– Можно так, а можно пожаловаться и заблочить их за разглашение личной информации.
– Уже сделано, но они ведь снова организуются, – сказала Надя. – Ты сильно многих достала.
– Я подумаю, – ответила Прасковья.
Следующей звякнула Наташа, но начала с себя.
– Велл дан, – сказала она вместо приветствия. – Тоже прошла омолаживающие процедуры. Спасибо, сестричка. Кто ты там сейчас по паспорту?
Прасковья пошарила в тумбочке рядом с диваном, нашла документы:
– Кристина Коврова.
– А по батюшке?
– Александровна.
– Симптоматичненько, – заметила Наташа. – Он не появлялся? День всех влюбленных все же.
Конечно, она и Надя были в курсе размолвки, они и сами звонили, и Прасковья приседала им на уши, не в силах держать всё в себе.
Саша не делал попыток примирения все эти дни, Прасковья собиралась отбрить Наташу с ее низким покровительственным голосом, ее циничным умом, потому что всегда начинала чувствовать себя в таких диалогах Эллочкой Людоедкой, тогда как Наташа была кем-то вроде Фимы Собак. Но только Прасковья открыла рот, как в дверь позвонили.
Это был не прежний хриплый звонок, похожий на покряхтывание старого будильника, почти погибшего от ежеутренних хлопков по темечку. Это был самый бесячий из всех дверных звонков, если не считать соловьиной трели: он делал глубокое внезапное «динь», отчего сердце будто проваливалось в этот звук, а затем издавал ожидаемое, но неприятное «дон», на котором сердце будто толкали снизу.
– Надеюсь, ты не настолько проницательная, – сказала Прасковья.
– Погоди, погоди, не клади трубку. Если это он, то просто скажи «да», а там делай что хочешь. Интересно, угадала, нет?
– Да, – пришлось признаться Прасковье, поскольку за дверью на самом деле стоял запыхавшийся Саша. – Но на этом все, я же в твои отношения с Артуром не лезу.
– Ладно, ладно, – примирительно проворчала Наташа и отстала.
При виде Прасковьи Саша издал горловой звук, в котором было и смущение, и растерянность; кажется, и внешность новой хозяйки квартиры его смутила. Прасковья решила играть до конца. Сунула телефон в карман спортивных штанов, которые, судя по всему, были ей вместо пижамных, потому что никаких других рядом с диваном она не нашла. Ковыряя языком одну из пломб, нервная не столько из-за гостя, а силою никотинового голода, она вопросительно дернула головой.
– А… Где другая девушка? – спросил Саша, не зная, куда деть букет из разнообразных цветов, такой здоровенный, будто Саша не ссору пытался разрешить, а отмазывался от пятнадцати лет строгого режима.
– По-о-онятия не имею, – безразлично протянула Прасковья. – Я въехала, тут уже никого не было. А чё?
– Да нет, ничего… – сник Саша.
– Ну лан тогда, – сказала Прасковья и захлопнула дверь, затем прижалась к ней лопатками и выдохнула как можно осторожнее – в горле, порождая звук, похожий на скуление собаки, дрожал плач.
Бесшумно подошедший гомункул с непривычным чужим лицом смотрел из-под косой темной челки раскосыми черными глазами. «Пусть он спящего вызовет, ты номер знаешь», – мысленно попросила Прасковья, а сама уже решительно шагала в глубину квартиры, чтобы ее телефонный разговор не был слышен с лестничной площадки. Набрала одного из таксистов:
– Павел ведь? Слушай, пожалуйста, очень надо. Сейчас тебя молодой человек вызовет. Присни ему, что мы с ним по-доброму расстались, что он меня позавчера на вокзал ночью проводил.
– Да хоть в страну Оз, – ответил щедрый Павел хриплым сонным голосом. – Хоть в Нарнию. О, он уже звонит. Пока!
Чтобы не расстроиться и не раскиснуть окончательно, Прасковья не стала выглядывать в окно, а походила по квартире, заглянула в холодильник, где только и было что початая банка томатной пасты, полкастрюли супа и полная морозилка льда.
Прасковья повздыхала, набрала Наташу, горько покаялась, что воспользовалась служебным положением.
– Еще один уголек под котел! А если что, никто и не вспомнит! – утешила Наташа. – Если будут претензии, скажи, что таксисту это все приснилось! А
