Чехов. Книга 4 - Гоблин MeXXanik
— Странно, учитывая уникальность вашего оттенка силы. Любой другой бы решил, что он слишком особенный и достоин почитания. А вы воспитаны иначе. Ваш батюшка сумел привить вам скромность, которая стоит восхищения.
— Бабушка, — поправил его я. — Она занималась моим воспитанием с раннего детства.
— Она ведь тоже темная, — словно для самого себя произнес мужчина и несколько раз кивнул. — И вполне уверенная женщина, которая построила карьеру.
— Дорогой, — напомнила о нашем присутствии Надежда Алексеевна и мягко коснулась плеча супруга. — Может, сядем за стол?
— Конечно, — спохватился Лев Витальевич и вновь снял с головы шляпу и повесил ее на крючок, приколоченный к арке беседки. — Надеюсь, вы располагаете временем, чтобы выпить чаю? Моя Наденька составляет на редкость хорошие сборы, которые могут бодрить или расслаблять, в зависимости от состава. Без ее чаев я не сумел бы написать труды, которые сделали меня знаменитым.
— Ты мне льстишь, — женщина разлила по чашкам напиток.
— Я тебя недооцениваю, — вздохнул лекарь и пояснил мне. — Наденька редактировала все мои работы, дописывала недостающее и то, о чем я запамятовал.
Женщина вздохнула, подвинула к себе вазу с пионами и принялась расправлять розовые лепестки. Я обратил внимание, что ее ухоженные пальцы были украшены изысканными кольцами, свидетельствующими о тонком вкусе владелицы.
— Хорошая женщина нужна каждому мужчине, — назидательным тоном продолжил лекарь. — Если вам удастся найти себе достойную супругу, то жизнь ваша сложится. А вот окажись рядом кто-то недостаточно…
В этот момент Надежда Алексеевна вздрогнула и словно очнулась от транса. Она растерянно обвела затуманенными глазами стол, посмотрела на меня, затем перевела взгляд на супруга и побледнела.
— С вами все хорошо? — спохватился я.
Лев Витальевич быстро подскочил и подхватил жену под локоть.
— Милая, ты выпила пилюли с утра? — тихо уточнил он.
— Кажется… — беспомощно сообщила Надежда и зажмурилась. — Не помню. Левушка, дурно мне. Так дурно…
— Пойдем, дорогая. Тебе надо прилечь, — лекарь довольно уверенно помог супруге встать на ноги и направился по дорожке к дому, бросив через плечо, — Скоро вернусь, мастер Чехов, прошу простить.
Я остался один и рассеянно отхлебнул чай. Между деревьев появилась фигура человека, шагающего со стороны ручья. При ближайшем рассмотрении им оказался мужчина среднего роста в парусиновой шляпе, просторной рубахе, свободных штанах, закатанных до середины лодыжек и галошах. Незнакомец нес на плече удочку и небольшой садок, в котором трепыхалось несколько карасей.
— День добрый, — поприветствовал он меня и коротко кивнул. — Вы пожаловали в гости ко Льву Витальевичу?
— Все так, — ответил я. — Он повел супругу в квартиру, так как ей нездоровилось.
— Опять? — нахмурился мужчина и стянул головной убор, повесив его рядом с соломенной шляпой.
Он уселся на место, которого до того занимала Надежда Алексеевна и поморщившись, локтем отодвинул подальше вазу с цветами. Потом повел носом и потер его рукавом рубахи. Но мгновенье спустя, все же чихнул, прикрывшись все тем же рукавом.
— Простите, у меня аллергия, — он повел плечами. — Обычно я принимаю снадобье, но сегодня запамятовал.
— Все в порядке, — ответил я.
— Я обитаю в этом же доме, над апартаментами лекаря, — начал мужчина. — Они с женой живут очень дружно. Лев Витальевич души не чает в супружнице. Надежда Алексеевна — добрейший человек. Все в доме так считают. Когда кто-то уезжает на курорт, то только ей и доверяет полив цветов или уход за рыбками. И не потому, что она владеет стихией воды. Все дело в том, что она на самом деле добрая женщина.
— Понятно, — я покосился в сторону черного хода в дом, где скрылся лекарь с супругой.
— Все же Лев Витальевич — великий человек, который смог не только вылечить пациентку, от которой все отказались, но и затем предложить ей брак. Практически он сделал себе супругу, — мужчина хмыкнул и покачал головой. — Поговаривают, что до того, как ее отдали мастеру Витте, Надежда была в ужасном состоянии. Она не говорила, не узнавала людей, которые ухаживали за ней, и кричала, когда кто-то ее касался.
— Что же у нее была за немога? — ужаснувшись, спросил я.
— Что-то психическое, — мужчина посмотрел в сторону. — Вроде как она пережила какую-то страшную трагедию и после этого не смогла прийти в себя. Больше знает, конечно же, сам Витте. Он буквально поселился в лекарском доме, в палате своей будущей супруги. Поговаривали, что Лев Витальевич стал одержим идеей вернуть ей разум. Он рисковал карьерой и репутацией, так как многие ополчились против его любви к Надежде Алексеевне. Но у него получилось вылечить ее и получить согласие на брак.
— Но приступы у Надежды Алексеевны все же бывают? — с болезненным любопытством уточнил я.
— Увы. Любая психическая хвороба имеет свойство рано или поздно проявляться. Чаще всего, это наследственное. Болезнь стоит контролировать и помнить, что полного излечения не будет никогда. Именно так пояснил мне однажды Лев Витальевич.
— Бедная женщина. Даже не представляю, что она могла пережить, чтобы так страдать до сих пор, — я задумался.
— Не жалейте ее, — внезапно нахмурился незнакомец. — Она нашла свою судьбу только благодаря этой хвори. Лев Витальевич не заметил бы другой женщины и вряд ли сумел бы сблизиться с ней, будь она здорова. Скорее всего, он отпугнул бы Надежду Алексеевну своим странным чувством юмора и экстравагантными выкрутасам. Видели бы вы его наряд крестьянина, в котором он порой ходит в торговые ряды и выясняет, какие скидки лавочники делают убогим или буйным.
Я не знал, что на это сказать и потому просто усмехнулся.
— Чудак-человек, согласен, — продолжил мужчина, не заметив, что я ничего не ответил. — Но он хороший душеправ. И способен вывести из тьмы безумия почти любого. И человек сможет жить как обычный.
— Почти?
— Вам бы стоило стать следователем, — заметил собеседник. — А вы, к слову, не он самый?
— Нет, — я мотнул головой.
— В любом случае у Льва Витальевича были неудачи. И некоторых страдальцев он так и не сумел спасти. Но как говорится, у каждого лекаря есть свое кладбище. И чем лекарь более великий, тем шире то самое кладбище, — мужчина сощурился и внимательно взглянул на меня, — а вы пришли со своей хворью или просить за кого-то? Простите мое любопытство, юноша, я писатель и потому часто задаю нетактичные вопросы.
— Я пришел просить не за себя, — ответил я, не желая вдаваться в подробности.
— Не стоит переоценивать собственную душу, юноша. Если у вас есть сомнения — займитесь своим здоровьем до того, как хвороба станет явной, — мужчина поднял указательный палец, и я невольно взглянул на странный перстень с янтарем, в котором ярким бликом отразился солнечный луч.
На
