Сказки нового Хельхейма - Макс Фрай
Жизнь без Ирены была даже не то что плохая. Совсем не так страшно и горько, как он представлял заранее. Просто – ну, не очень-то жизнь. Как под местным наркозом – под общим он, слава богу, не был ни разу, а вот когда зуб мудрости выдирали, вкололи новокаин, от которого пол-лица онемело, и сейчас было очень похоже, только онемело не лицо, а – чем вообще человек живёт? Ум, сердце? Ну или душа. Ничего не интересно, ничего больше не надо, даже работать, хотя силы по-прежнему есть. Он вообще-то всю жизнь планировал, как будет на пенсии путешествовать, но теперь не хотел. Зачем куда-то тащиться одному, без Ирены? Даже рассказать о путешествии потом будет некому. И фотографии некому показать.
Он не чувствовал себя одиноким; ну, положим, он сейчас вообще ничего не чувствовал, но теоретически знал, что у него полно знакомых-приятелей, есть даже несколько близких друзей. Встречался с ними, когда его звали, зачем обижать людей. Но сам не хотел этих встреч; ну, это не удивительно, он даже есть не хотел, просто помнил, что надо, нормальные люди каждый день что-то едят. И гулял, чтобы не сидеть без движения хотя совсем разлюбил гулять. И книжки читал, и кино иногда смотрел, хотя ему больше не было интересно – чужие люди, чужие проблемы, зачем мне об этом знать? Но надо, – говорил себе Старый Штехнер, – все нормальные люди так делают, я же не хочу поглупеть, впасть в маразм.
Старый Штехнер прожил так месяца – три? четыре? В общем, до осени; ему казалось, целую вечность, а на самом деле, совсем немного, теоретически он это понимал. Спать подолгу так и не выучился, вот это действительно жаль. Кто много спит, для того дни гораздо короче; ладно, чёрт с ним, не судьба, – равнодушно думал он, сидя по ночам в своём палисаднике среди отцветающих флоксов и георгинов, в Иренином кресле, в котором она умерла. Втайне надеялся, что в кресле остался кусочек Ирениной смерти, как крошки от печенья, завалились куда-нибудь в щель. Было бы здорово, – думал иногда Старый Штехнер, – не какой-то нескорой своей, а Иренкиной смертью раньше времени помереть. И, может, чем чёрт не шутит, догнать её там? Ну, вдруг получится? Мало ли. Было бы здорово. Эй, где ты там спряталась? Может, провалилась в прореху в обивке? Забирай меня, Иренкина смерть.
Но вместо смерти к нему пришёл – показался, явился? как о призраках правильно говорить? – в общем, однажды перед засидевшимся в палисаднике Штехнером возник дед Аркадий. Это случилось в одну из тех безлунных осенних ночей, когда тьма, спохватившись, вспоминает, кто теперь в доме хозяйка и берётся за дело с таким азартом, что не только кленовых стволов и увядших гортензий, но и собственных рук не разглядеть. Но деда Аркадия почему-то было отлично видно, хотя он не мерцал, не светился, как призраки в кинофильмах, а просто состоял из какой-то принципиально иной темноты; в общем, Старый Штехнер видел покойного деда Аркадия так же ясно, как обычных живых соседей днём. Тот, кстати, отлично выглядел. Не сильно моложе, чем в последние годы жизни, но гладкий, холёный и бодрый, как иностранные туристические старики.
– Видишь меня? – спросил дед Аркадий. Не прежним безумным визгливым и не каким-нибудь завывающим призрачным, а вполне нормальным человеческим голосом. Не дожидаясь ответа, обрадовался: – И даже слышишь! Ну, хорошо.
Старый Штехнер смотрел на деда Аркадия, думал: надо бы испугаться. Всё-таки призрак настоящего мертвеца. Но страха не чувствовал, только досаду: если уж всё равно стали мерещиться привидения, лучше бы моя Иренка меня навестить пришла. И ещё свербила неприятная мысль: эх, всё-таки чокнулся. Не вышло остаться до смерти в здравом уме. Несправедливо! О чем всю жизнь умолял то ли бога, то ли судьбу, то ли просто свой мозг: «пожалуйста, только не это», – то, в итоге, и получил. Хорошо, что Ирена не дожила; то есть, хорошего в этом мало, но, по крайней мере, ей не пришлось на старости лет за психом ходить.
– Видишь, слышишь и не боишься, – заключил дед Аркадий. – Это мне с тобой повезло.
– Как у тебя дела? – наконец спросил призрака Штехнер. Просто чтобы поддержать разговор. Но тут же подумал: так, стоп. Он же призрак. Про смерть, по идее, должен всё знать. Может расскажет, как оно там устроено? И что стало с моей Иреной? А вдруг научит, как её потом догонять?
Дед Аркадий сказал сочувственно:
– Маешься. – Не с вопросительной, с утвердительной интонацией, так что не было смысла ему отвечать. Помолчал и добавил: – Ты за неё лучше порадуйся. Легко умерла, хорошо, далеко отсюда ушла.
– Легко, это да, – согласился Штехнер. – Здесь, в палисаднике, в этом кресле. Сидела и улыбалась такой особой, хорошо её знаю, улыбкой, как будто боль только что прошла.
– То-то и оно, – веско подтвердил дед Аркадий. – За это можешь сказать мне спасибо.
– Тебе?! – опешил Штехнер.
– Мне, – кивнул дед Аркадий. – И всем нам.
– Ангелам? – осенило Штехнера. – Ты теперь ангел?
– Спятил, что ли, совсем?
Дед Аркадий всколыхнулся и даже отчасти утратил форму, как оплывающая фигурка-свеча – то ли от удивления, то ли от возмущения, то ли призраки так смеются, чёрт его разберёт.
– Какой из меня ангел, – наконец сказал призрак. – Я сосед твой, Аркадий. Вроде похож на себя живого. Неужели ты меня не узнал?
– Да узнал конечно. Просто подумал, ты после смерти ангелом стал.
– Ну здрасьте. Ангелов из мёртвых людей не делают, – строгим учительским тоном сообщил дед Аркадий. – Они совсем иначе рождаются. – И, помолчав, признался: – Правда, не знаю, как.
– А кому тогда «нам» спасибо?
– Сторожам.
– Сторожам, – повторил Старый Штехнер. И ещё раз, сам не зная, зачем: – Сторожам.
– Сторожа, – объяснил дед Аркадий, – стерегут дороги, по которым уходят мёртвые. Это же только кажется, будто все одинаково умирают, а на самом деле у мёртвых знаешь сколько дорог? У-у-у, без счёта! Бывают совсем плохие, по которым никому не надо ходить. Никакому злодею не пожелал бы. А бывают такие хорошие – красота! Знали бы люди, что их ждёт на этих дорогах, руки бы на себя добровольно
