Как приручить дракона – 3 - Евгений Адгурович Капба
Я следовал за ним.
Дверь обнаружилась там же — железная, крепкая. Засов валялся на полу. С укором я глянул сначала на Комиссарова, потом — на Табачникова. Это точно сделал кто-то снаружи! И не так давно.
— Кладовка нужна была… — прижал уши котяра. — Вот я и…
— Гав-нюк! — подал голос егерь.
— Тихо! — погрозил я им пальцем, а мужику в саване — тростью. — А вы идите, идите! Нечего тут комедию ломать! Дом трясете, подвываете… Как дитя малое! А годков вам сколько?
— Четыреста сорок… — грустно признался мертвец. — Меня вообще-то Александр Константинович зовут.
— Очень приятно, Александр Константинович, — вежливо отозвался я. — А меня — Георгий Серафимович. Вы шагайте, шагайте. Дверь — она вон там.
Едва беспокойный покойник скрылся в дверном проеме, я мигом закрыл дверь, а Комиссаров сунул засов на полагающееся ему место.
— А ты говорил — не выходят! — пристыдил он Котофея. — Эх, ты…
— Эх, я… — признал дворецкий. — Получается — теперь выходят! Нехорошо!
— Разберемся! — сказал я. — Пойдемте наверх, еще чаю выпьем, и я поеду. Уроки сами себя не проведут!
* * *
В школу я заявился очень вовремя. Это был как раз такой момент, когда с какого-то урока отпустили чуть пораньше (хотя это и категорически запрещено), и целый класс аборигенов лет двенадцати-тринадцати оказался в пустом коридоре. Может быть, у них была физкультура, и они быстро переоделись. А может — труды у Элессарова, там звонки вечно звенят бес его знает, как, и бес его знает, когда. Или — молодая учительница неправильно распределила время на уроке, и ребята стали уничтожать окружающее пространство, почувствовав свободу на последних пяти минутах, и она сдалась и сказала:
— Всё, идите, идите уже!
И вот теперь на третьем этаже в холле происходило светопреставление. Уже крупные великовозрастные хлопцы бегали между колоннами, швырялись друг в друга чьим-то рюкзаком, радостно гоготали и отлично проводили время. И все бы ничего, но… Да, была вторая смена, в школе осталось не так много учеников. Но кое-какие уроки еще проводились, и своими дикарскими плясками пацанье мешало учебному процессу — это раз.
А на потолке, опираясь ногами на старенькую ржавую стремянку, висел приснопамятный школьный мастер на все руки — Кох — и менял лампу! Работал с электричеством! У меня аж в глазах потемнело: высокий, мясистый семиклассник по фамилии Мясникович поднырнул внутри стремянки и с хохотом передал пас рюкзаком своему товарищу — тощему Хващинскому. При этом едва не зарядив этим самым рюкзаком Коху прямо в клыкастую зеленую физиономию.
Моя реакция была быстрой и смертоносной: одной рукой я ухватил за шиворот Мясниковича, второй — Хващинского и потащил в свой кабинет. Охламоны при этом ударялись друг о друга и пытались сопротивляться, но тщетно. Мне в данный момент было наплевать.
— Вы не имеете права! — орал Мясникович. — Чего вы меня трогаете?
Он был из тех, кто отлично знает свои права.
— М-м-м-атери!.. — меня аж подколачивало. — Матери своей звони немедленно, при мне, и говори, что Серафимович тебя побил! Прямо сейчас набирай номер, говорю! Хващинский — ты тоже! Быстро родителям набирайте, при мне!
Такие дела нельзя откладывать в долгий ящик или пускать на самотек. Хуже будет! Ну да, я совершил нечто недопустимое — применил физическое насилие к детям. Меня можно уволить. Даже — посадить. Я это четко понимал и готов был нести ответственность.
— Георгий Серафимович, извините, пожалуйста, мы больше так не будем, — сообразил Хващинский. — Можно не звонить родителям?
— Передо мной какого беса извиняешься? Если бы мужика на стремянке током долбануло — извинения бы как-то помогли? Или если бы он вам на головы упал? — Хващинский стоял, понурившись.
А вот Мясникович услышал мою реплику уже после того, как набрал номер мамы. Мама у него была дай Бог каждому: женщина мощная, энергичная, как бы не с орочьей кровью, может быть, даже — с урукской. Понятия не имею, как тут дела обстоят с полукровками и прочими квартеронами, но, глядя на стати парня и помня кипучую натуру его родительницы, в это вполне можно было поверить.
— … ударил меня об Витю Хващинского в коридоре! — уже не так уверенно проговорил детинушка.
— Кто? Серафимыч? Странно… — на родительские собрания я ходил исправно, папы, мамы, дедушки и бабушки меня знали, да и отметки детей по моим предметам их стабильно радовали, выгодно отличаясь от той же математики или языков. — А дай-ка мне его к трубочке, Никитушко…
Никитушко совсем сник.
— Здравствуйте, Любовь Николаевна, — по имени-отчеству я ее, слава Богу, помнил. — Должен признаться — действительно применил физическое воздействие к парням. Ситуация следующая: мастер чинит лампу, на стремянке висит, мальчишки мимо него швыряются рюкзаком, играют в догонялки сквозь лестницу. Кто бы пострадал сильнее — он или ребята — сказать сложно… Вынул пацанов оттуда как можно быстрее и самыми эффективными методами. Такие дела.
— Та-а-ак! — рык мадам Мясникович не предвещал ничего хорошего. — Серафимыч, к вам никаких вопросов. Никитушке трубку дайте, я ему дома так ввалю, дубине стоеросовой, что он как звать себя забудет!
— Ять! — закрыл ладонями лицо Мясникович.
— Пойду у Коха спрошу, может, ему стремянку надо подержать? — мигом сообразил конъюнктурщик Хващинский и слился из кабинета.
Кажется, если бы через телефон можно было давать оплеухи, у Никитушки уже на лице были бы одна или две гематомы. Мамаша разнесла его просто ко всем чертям. А я тихонько выдохнул: кажется, пока в тюрьму меня не посадят. С пацаном, конечно, отношения тоже надо будет налаживать… Но, например, завтра. Он ведь, хоть и сам по себе человек для меня неприятный, но — в первую очередь подросток. Кто из нас не творил некоторое дерьмо в двенадцать лет просто так, бездумно, без единой оформленной мысли внутри черепной коробки?
Что-нибудь придумаю. Парты вместе потаскаем или задание ему дам индивидуальное, посильное, чтобы он справился, получил хорошую отметку и человеком себя почувствовал…
Проработать несколько лет учителем и не дать никому оплеуху, и не ухватить никого ни разу за шкирки? Я таких святых людей не знаю. Категорически порицаю насилие по отношение к детям, но… Товарищ Макаренко к своим подопечным приходил с маузером. И, кажется, это
