Сказки из Тени, или Записки Пустоты - Кирилл Борисович Килунин
Кажется, я уже так давно не ощущал подобного чувства безграничности.
А Дорога все не заканчивалась. И тут пришел страх, держа, рука в руке, ледяную ладонь холода. Они очень гармонично дополняли друг друга. Но это продолжалось недолго. Всего два – три движения узких зрачков. Два-три взмаха моих ресниц, два-три глотка обжигающего хрусткого морозного воздуха. А затем пришел покой, потому что у меня, наконец-то появилась настоящая цель, эта самая Дорога – и есть моя настоящая цель. И от этого счастья собственной целостности, причинности и направленной на цель законченности, мне захотелось выть волком увидевшим свою долгожданную Луну. Вот оно счастье. И я завыл…
– УУУУУУУУ-уууууууу-УуУуУу….!!!
И мне ответил второй волчий голос…
Сбивая с кустов и низких еловых лап снежную пыль, по щенячьи повизгивая, вынеслась прямо к моим ногам грациозная серая волчица.
Она замирает. И я замираю, еще секунд семь нашего молчания я просто любуюсь ее отражением в своих глазах. Слегка вьющаяся пепельная шерстка, глаза – зеленые, как весенняя трава, бежевые подушечки лап и алые губы, такой соленый и сладкий поцелуй. Я гляжу на небо, а затем на нее, но свет ее не озаряет, потому что у нее нет тени. И тогда я смотрю на свою тень, и медленно начинаю проваливаться прямо в нее. Волчица, жалобно поскуливая, бежит вокруг моей тени, протягивая то правую, то левую лапу. Но моя тень режет острее ножа. И лапы ее в крови, кровь уже на ее лице, и я хочу оттолкнуть ее.., крича, чтобы она уходила, и просыпаюсь в холодном поту.
– Ты с ума сошел, – спрашивает Семен, наклонившись надо мною, заснувшим в машине, на круглой поляне, посреди такого огромного леса, засыпанного белым снегом по самые макушки елей.
– Я тут уже шашлык приготовил и Дамир с девчонками вернулся. А он дрыхнет, и дрыхнет в машине, а потом ка-ак заорет. Завязывай, давай со своими снами. Пошли, поедим. Да и обратно ехать нужно, завтра понедельник… день рабочий. Вот так.
А я только киваю головою, потому что ни на что больше не способен в тот момент собственной жизни. Только все смотрю на небо.
С ветки затесавшейся меж многочисленными елями одинокой березы взлетела не видимая мною до сего момента Большая Черная птица, когда на нее упал солнечный свет, я понял, что эта птица – Белая…
5
В нашем роду с Белым и Черным, особенно с Белым и Красным всегда было неважно…
Мой прапрадед, уважаемый и в высшем обществе, крепкий купец-предприниматель новой волны, во цвете лет, прогорбатившись на этой земле пол века, обзавелся собственной нефтяной скважиной, уже тогда в конце 19 столетия приносившей не малый доход. При такой фортуне и умелых руках, жить да радоваться. Но в этой жизни ничего не бывает просто так, и если на небесах чего-то там дают, то обязательно чего-то и забирают, даже если ты об этом не знаешь, или не хочешь знать. Вначале у прапрадеда нищего сироты, выбившегося в люди, умерла любимая жена, от тяжелых родов. Правда, оставив после себя последним светлым лучиком, сына, о коем так мечтал супруг. А затем этот самый сын, опора и надежда нового купеческого рода, предал отца.
В те годы это случалось часто, именно в таких семьях, в те годы, когда сынку стукнуло семнадцать на пороге был буйный одна тысяча девятьсот пятый год, который закрутил, завертел и наш, сонный провинциальный городишко, отозвавшись баррикадами в Мотовилихе, ночными бомбистами у домов уважаемых граждан, и откровенными бандитскими грабежами (почему-то уже тогда называемы экспроприацией) на лесных дорогах ведущих в город. Банда «лесных братьев» атамана Лбова состояла в основном из пролетариев, в банду ушли рабочие и кой-кто из мещан, после неудачного мятежа, того же 1905 года, разгромленного призванными урегулировать обстановку казаками.
Нет достоверных фактов, что прадед был в той банде экспроприаторов. Но вот в революции 1905 года, в Мотовилхинских баррикадах, он принимал довольно деятельное участие, уехав из нашего города, выдвинулся в Питерскую РСДРП, потом на какое-то время пропал, и уже потом после гражданской, в разгар НЭПА он объявился на своей малой Родине, и искал пропавшего отца.
Зачем?
Хотел покаяться…
Я не знаю, что он пережил на Гражданской.., но сам не раз писав про эту проклятую войну, ужасался беспределу творимому и красными и белыми. Прадед так и не нашел своего отца, моего прапрадеда, бесследно, как и сотни тысяч простых и не простых человеков сгинувших в горниле переворота 1917 года и последовавших за этим переворотом кровавых событий.
Мой прадед, так и не смог вернутся к своему отцу, но он мог вернуться к Богу.
Уже в конце тридцатых годов прошлого тысячелетия, помогая горстке отщепенцев, не убоявшейся запретов местных властей, чинить церковную крышу, мой прадед упал с пятнадцатиметровой высоты и разбился. То, что он выжил, можно назвать только чудом. Он остался, с трудом передвигающимся по этому миру, инвалидом, и слегка повредился в уме. Наверное, поэтому его не забрали ни в 30-тых, не позднее. Его не репрессировали, и не расстреляли. Кажется, что убогому, простили все его грехи, но только он сам до самой смерти не мог простить себя, простить, что сделал не тот выбор.
6
Сегодня мы с радиоволной «Русское радио», поем о том, о сем, занимаясь совершенным бездельем. Валяемся на диване и глушим холодное чешское пиво «Будвайзер» прямо из холодильника. Отпадно ржем под скользкие хохмы Фоменко, бросаемся тапочками в мимо пролетающих черте откуда взявшихся мух.
– Прости – прощай, я покидаю этот рай! – орет моя радиоволна.
– Я покидаю этот край, – вторю я ей, думая о том, что сегодня вполне осознанно прогуливаю работу, как раньше вполне осознано прогуливал, с начало школу, затем институт. Так вполне осознанно прогуливал все то, что по моему разумению, не имело смысла. Сам при этом, этого самого «Смысла», так в глаза и не видел. Вот докатился.
– Как?
– Да так обычно. Катился, катился, и докатился. Типа того…
Эх, душа то просит пожрать, и желательно чего-нибудь очень вкусного, а тело забивается меж подушек, и от чего-то жалобно скулит. Странно, обычно все бывает наоборот. Черт, черт, черт…
Прислушиваюсь к себе, чего же такого, я считаю вкусным, сегодня? По путно попросив заткнуться свое дурацкое тело, вкупе с совестью, которая все брюзжит: «Ага, докатился, я так и знала. Вот сволочь!»
– Сама сволочь, – отвечаю я, и решаю приготовить «Ужин одинокого Робинзона», ведь я теперь на совершенно Необитаемом острове. Ну конечно далеко не Последний герой, но кушать то, тоже хочется.
Разрезаю, свежую таки помидорку, и вынимаю из нее ее алую мякоть, заправляю обе эти
