Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев
Я пригляделся. Над левым нагрудным карманом у него висел какой-то значок, вроде как грифон с топором. Стоял он на двух скрещенных ножах разведчика, а на левой лапе держал щит с эмблемой военной разведки — силуэтом летучей мыши. Понизу шла лента с надписью «Доблесть и мастерство». Приключенец не переставал удивлять.
— Какие планы? — спросил Василь, усевшись обратно.
— Пожрать бы не мешало, — оживлённо потер руки Головин.
— Это само собой. Дальше что? — хозяин зашептал что-то на ухо неслышно подбежавшей официантке. Она кивнула и пулей вылетела за дверь.
— Дальше — в больницу надо, проведать Коровиных, — выдохнул я, садясь напротив него.
— Тьфу, не мог раньше сказать, — досадливо сморщился Василь, и, поднявшись, вышел следом за убежавшей сотрудницей.
— Какие новости, Рыгор? — обратился я к сидевшему слева чекисту, не сводившему глаз с экрана.
— Хрен их разберёт, Дим, — он устало потёр переносицу и красные с недосыпа глаза. — Часть их людей растворяется по стране и отваливает за кордон. Некоторые — с семьями и роднёй. Другая часть наоборот стягивается в город. Эти как раз без семей.
— Видимо, танцы всё-таки будут, — хмуро проворчал Головин и спросил у него, кивнув на монитор, — разрешите?
Рыгор отогнул повыше экран и чуть повернул ноутбук к подошедшему Артёму. Минут пять они обсуждали что-то, видимое ими одними, словами, понятными только им. Я же навалился на принесённые харчи, запивая их горячим местным сбитнем.
Василь вернулся тогда, когда засекреченные коллеги-смежники закончили непонятное обсуждение-брифинг и тоже кинулись догонять меня в плане еды. В руках у него были две одинаковые корзинки, только у одной на ручке была красная ленточка.
— Смотри, Волк: это для бабы Даги, а это для Милы. Не перепутаешь? — улыбаясь в усы, спросил он.
— Постараюсь, — улыбнулся я, потрогав пальцем ленту на корзинке для Людочки, — а что там?
— Для Бабы Даги — куриный суп по старинному жемайтскому рецепту, гусятина разварная с печёной тыквой и брокколи. Ну и сладкое, она венский штрудель очень любила в своё время, — он помрачнел.
— А для внучки? — видно было, что о еде он мог говорить долго и профессионально, с любовью и интересом, вот пусть про неё и рассказывает, нечего про плохое вспоминать.
— Миле ушица свежая, зразы, свининка с гарниром и фруктов много. И печева всякого мои положили от души — всегда жалели сиротку. Она последний год ходила — в чём душа держалась только? Одни глазищи на лице. Ну да Бог даст — наладится у них всё теперь.
И мы одновременно, все вчетвером, поплевали через плечо и постучали по столу. Интересно, всё-таки, и во многом одинаково ведут себя в определенных обстоятельствах католики, православные, агностики, двоеверы и прочие атеисты. Хотя, как в песне поётся: «не бывает атеистов в окопах под огнём».
На крыльце отделения стоял Иван Иванович Леванович и смолил «Беломор». Как и в случае с «Примой» при встрече со Славой Могилой в Шереметьево, я удивился — давно не видел в продаже этих папирос.
— Привет, герои, — хмуро поздоровался он.
Странно, в этот раз мы подошли культурно, даже шлагбаум не снесли, Раджа остался стоять за забором. Надо бы, кстати, узнать, кто подсуетился и восстановил ограждение так быстро, да ещё модное такое, с пультом, который гордо крутил на пальце с независимым видом повелителя Вселенной местный охранник.
— Здравия желаю, товарищ военврач! — Головин вытянулся и только что воинское приветствие не отдал заведующему отделения.
— Здоро́во, — Иван Иванович протянул ему руку. Если я правильно понимал, он вряд ли узнал Артёма. У врачей с богатым опытом, а Леванович явно был из таких, число благодарных пациентов измерялось даже не сотнями — тысячами. Поди упомни каждого. Зато тех, кого спасти не удалось, они обычно запоминали. Суровые издержки трудной, но такой почётной профессии. Поэтому на их юмор и цинизм я никогда не обижался — это уже мои персональные издержки или, скорее, преимущества воспитания в семье медработников.
— Случилось что-то, Иван Иванович? Может, помочь чем? — осторожно уточнил я.
— Это кардиореанимация, тут регулярно что-то случается. Помочь — только если мёртвых поднимать умеешь, — буркнул он. Значит, угадал я.
— Это — нет. Но если оборудование какое-то нужно, инвентарь, лекарства — только дайте знать.
— Богатый, что ли? — короткий взгляд из-под бровей был по-прежнему суров, но уже с зарождающимся интересом.
— Нечаянно, само как-то так вышло, — привычно ответил я, — а предложение в силе, и с решением можно не торопиться, оно бессрочное. Как там наши?
— Хорошо с вашими всё, домой надо отправлять. Только неврологи, боюсь, Люду не отпустят, а Дагмару — все остальные. К ней тут такой крестный ход каждый день — кошмар. Я их в ближний бокс перевёл, ко входу, а то прут все по мытому. Не уважают труд уборщиц, — хмыкнул он, видимо, чуть подобрев.
Мы взяли халаты и натянули бахилы, опасаясь спугнуть призрак хорошего настроения заведующего отделением. Он проводил нас до палаты лично, отмахнувшись от подбежавших было медсестёр, открыл нам дверь и поспешил по коридору дальше.
Бокс был небольшой, но уютный, насколько это определение могло быть применимым к больнице. И вполне современным — не просто две койки и две тумбочки при них. И кровати были хорошие, удобные, и кресла, и столик между ними. Без изысков, но аккуратно и миленько. Ланевский сидел на половине табуретки возле Милы, держа её за руку. Они о чём-то тихо переговаривались, и на нас не обратили ни малейшего внимания. Зато удивила пани Дагмара. На ней был белый махровый халат типа гостиничного, а на голове, поверх тщательно расчёсанных и убранных в элегантную прическу волос, какая-то серебристо-бежевая шляпка с плотной вуалью, закрывавшей жуткий шрам. Она повернула голову в нашу сторону и потянула носом:
— Никак Волк зашёл в гости? Да с гостинцами. От Васи́лько? — голос у неё был гораздо приятнее, чем при первой нашей встрече, а вот нюх всё тот же, феноменальный. Прямо служебно-розыскная бабка.
— Здравствуйте, милые дамы! — опомнился я. — Прошу угоститься перед дорогой, пора освобождать палату для больных, нечего тут здоровым и красивым место занимать. А как про Василя узнала, пани
