Шоссе Петля - Олег Новгородов
Снег осенью выпал рано, и тёткин Мишка пристал к Егору, как лысый к расческе, чтобы поставил «Оку» на зимнюю резину. Окей, босс, сказал Егор, перегнал машину из Перово, и, наскоро перекусив, взялся за дело. Едва он покончил с четвертым колесом, в сквере показалась знакомая фигурка: Женька шла из своего банка. Егор присмотрелся, и что-то в манере двигаться показалось ему необычным. Ага. Женька рассматривала следы на снегу, стараясь на них не наступать.
- Да что ж ты всё не успокоишься? – приветствовал он Женьку. – Кто тут, по-твоему, мог наследить? Медведь?
- Не спрашивай, - попросила она. – Если я увижу с л е д , я его узнаю. И пойму, что за мной пришли.
Егор уложил в багажник летнюю резину и домкрат, закрыл машину и взял Женьку под руку.
- Женя, - сказал он. – Ну что там у тебя еще за душой? Давай, я слушаю.
Они сели на кухне, как тогда, в первый раз, и Женя, собравшись с духом, досказала всё остальное. Такими же снежными вечерами в клинике она со страхом смотрела в окно и ждала, что в узком дворике появятся отпечатки ботинок сорок пятого размера. Однажды она видела эти отпечатки – только не в снегу, а кровью на кафеле и асфальте. И следы эти тянулись в палисадник, где получасом позже наряд милиции и двое понятых наткнулись на выпотрошенную Ксюху, ковылявшую вдоль стены дома.
Женька была убеждена, что следы принадлежали человеку, которого называли «Люберецкий людоед». Или просто Мясорубщик.
***
Женька лично не видала Мясорубщика. Вернее, она д у м а л а , что видела, но думать и видеть – не одно и то же. Она не стояла лицом к лицу с соседкой и не могла определить, насколько серьезно Ксюха травмирована. Фразе, произнесенной сквозь закрытую дверь, Женька придала фатальное значение и мгновенно утвердилась во мнении, что к ней обращается нежить. Тогда-то она и взялась за молоток.
До рассвета ей удалось кое-как справиться со страхом, и в восемь утра она вышла из квартиры, торопясь на автобус. В подъезде было натоптано кровью – отпечатки огромных, в сорок пятый размер, ботинок. Это, во всяком случае, подтверждало печальный факт: ночью в доме кто-то погиб насильственной смертью. Во дворе Женька разминулась с двумя женщинами, услышав: «Да мертвая она, Коваленко, и чего ей шляться приспичило?» «Морда белая, зенки закатились, да вон тебе – не уймется, ведьма». Женька бросилась обратно домой и вновь схватилась за молоток. И, если бы не ее работодатель (Женька пасла парочку избалованных детей богатенького папаши), сидеть бы ей не пересидеть. К счастью, мужик подал заявление о пропаже человека.
За Женькой приехали менты, разобрались, что к чему, и вызвали психперевозку.
Это, так сказать, пролог. Женька почти два часа пересказывала Егору всё, что она услышала от Элеоноры Викторовны, прочитала в бабушкином дневнике и додумала сама, увидав издалека пару двусмысленных сцен. Она не сомневалась, что ножом орудовал Мясорубщик, и, если он зарезал Ксюху Коваленко, а не ее, так это по ошибке.
По ошибке, которую Мясорубщик рано или поздно исправит.
***
Услышанная Егором впервые, историйка звучала весьма банально. Плохо взболтанный коктейль устного народного творчества, сюжетов из кино про маньяков и реальных уголовных дел, ставших достоянием общественности.
Центровой персонаж, по фамилии Раскроев, уроженец Люберец. Со школьной скамьи шел по кривой дорожке, был ярко выраженным социопатом и умел предвидеть будущее. С таким перечнем отклонений от нормы он почему-то не угодил ни в специнтернат, ни на принудительное лечение, а доучился до восьмого класса и поступил в ПТУ, где овладел профессией мясника. В весенний призыв на Раскроева наложил руки военкомат, он долго и с трудом проходил медкомиссию, но – кто хочет, тот добьется – прошел ее и отправился служить танкистом в восточно-сибирский округ. По дороге этот чудак умудрился потеряться и битых три дня плутал в Череховском лесу (поезд, доставлявший призывников, задержался из-за поломки). Но всё кончилось хорошо, Раскроев вынырнул из леса прямо к отбытию, его (опять «почему-то») не отдали под трибунал за дезертирство, и он приступил к несению службы. На второй год, в ходе маневров, боевая машина под управлением сержанта Раскроева не то взорвалась, не то подверглась обстрелу – что осталось от экипажа, разложили чайной ложкой в три цинковых контейнера и похоронили рядом с гарнизоном.
Но, по прошествии положенных живому бойцу двух лет службы, Раскроев сошел с электрички на Ухтомке. И заявил, что, мол, вкралась ошибочка, и в танке его заменил другой механик-водитель, а сам он отлеживался в госпитале с пневмонией.
…Егор погрешил на бюрократическое раздолбайство. Ну, взяли и оформили похоронку не на то имя, а Раскроеву и невдомек.
- Но он вернулся уже не человеком! – воскликнула Женька. – Уже из леса вышел не человеком!
Она зябко передернулась.
- В Череховском лесу, километрах в десяти от платформы, живут в ските старцы. Они бессмертные или какие-то
