Вниз, сквозь ветки и кости - Шеннон Макгвайр
– Мою маму звали Жаклин, – осторожно сказала Серена, глядя на Честера. Естественно, они обсуждали имена, одно для девочки и одно для мальчика. Они и предположить не могли, что придется давать имена двум девочкам.
– Жену нашего главного партнера зовут Джиллиан, – сказал Честер. Если бы он захотел, он мог бы заявить, что так зовут его маму. Никто бы не узнал. Никто никогда бы не узнал.
– Джек и Джилл, – улыбнувшись, сказала первая медсестра. – Мило.
– Жаклин и Джиллиан, – поправил Честер холодно. – Моих дочерей никто не будет называть уменьшительными именами – это унизительно и недостойно.
Улыбка медсестры померкла.
– Конечно, – ответила она, на самом деле имея в виду «конечно будут» и «сами скоро увидите».
Серена и Честер Уолкотты стали жертвами опасной привлекательности чужих детей. Скоро они осознают свою ошибку. Не они первые.
2. Практически идеальны абсолютно ни в чем
Дом Уолкоттов располагался на вершине холма в центре модного района, где все дома походили один на другой. Ассоциация домовладельцев разрешала только три цвета домов (хотя многие жители считали, что и два цвета слишком много), а также тщательно выверенный набор заборчиков и живых изгородей вокруг лужайки перед домом и еще маленьких, относительно спокойных собачек из крайне короткого списка одобренных пород. Большинство жителей предпочитало вообще не заводить собаку, лишь бы не иметь дело со сложным процессом заполнения разрешений и заявлений, требуемых для будущих владельцев. Все эти согласования создавались вовсе не для ограничений, но лишь для спокойствия местных жителей, чтобы они могли расслабиться в идеально упорядоченном мире. Ночью здесь было тихо. Безопасно. Надежно. За исключением, конечно, дома Уолкоттов, где тишина разбивалась вдребезги здоровыми воплями пары наборов развивающихся легких. Серена сидела в гостиной, беспомощно глядя на кричащих младенцев
– Вам уже дали бутылочку, – говорила она им. – Вам сменили пеленки. С вами прогулялись вокруг дома, и я укачивала вас и пела вам эту ужасную колыбельную про волчка. Почему вы до сих пор плачете?
Жаклин и Джиллиан, которые плакали по какой-то из многочисленных причин, по которым плачут младенцы – или им холодно, или они расстроены, или их выбило из колеи существование гравитации, – продолжали вопить. Серена смотрела на них в полном смятении. Никто не предупреждал ее, что дети будут плакать все время. О, что-то такое было в тех книжках, что она читала, но она думала, что сказанное относится к плохим родителям, которые не смогли принять надлежащих мер в обращении со своим отпрыском.
– Ты можешь их заткнуть? – потребовал из-за спины Честер.
Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что он стоит в дверях в домашнем халате и хмуро глядит на всех троих, словно это ее вина, что дети как будто созданы для того, чтобы кричать без остановки. Он тоже был причастен к появлению дочерей, а теперь, когда они тут, абсолютно все хлопоты с ними переложил на нее.
– Я пыталась, – ответила она. – Я не знаю, чего им не хватает, а они не могут мне сказать. Я не… Я не знаю, что делать.
Честер практически не спал вот уже три дня. Он начал опасаться, что скоро это начнет сказываться на его работе, и привлечет внимание партнеров, и выставит его и его родительские способности в невыгодном свете. Возможно, это было отчаяние, а возможно, редчайший момент абсолютной ясности.
– Я звоню матери, – сказал он.
Честер Уолкотт был третьим и самым младшим ребенком: ко времени его появления все ошибки были сделаны, уроки выучены, и его родители чувствовали себя уверенно в роли родителей. Пусть его мать была непростительно легкомысленной и непрактичной, но она знала, что сделать, чтобы ребенок отрыгнул, и, возможно, если они пригласят ее сейчас, пока Жаклин и Джиллиан слишком малы, чтобы попасть под влияние ее идей об устройстве этого мира, им не придется звать ее позже, когда она может испортить девочек.
В нормальном состоянии Серена воспротивилась бы идее того, что свекровь будет жить с ними, вмешиваясь в заведенный порядок. Но дети кричали, а в доме все равно уже был полный кавардак, так что ей оставалось только кивнуть.
Наутро первым делом Честер позвонил матери. Луиза Уолкотт приехала на поезде через восемь часов. По меркам любого человека Луиза была рациональной, организованной женщиной – но только не для ее сына, ведущего чрезмерно регламентированную жизнь. Луиза любила, чтобы все вокруг имело смысл и чтобы соблюдались правила. Но по меркам сына она была безнадежной мечтательницей. Она считала, что мир полон доброты; считала, что все люди хорошие – по своей сути – и только ждут удобного случая, чтобы проявить это.
От железнодорожной станции она взяла такси, потому что встречать ее означало, конечно, еще больше нарушить и без того нарушенный график. Она позвонила в дверь, потому что, конечно, давать ей ключи от дома было бы бессмысленно. Ее глаза загорелись, когда Серена открыла, держа по ребенку на каждой руке; едва ли она заметила, что ее невестка не причесана или что на воротничке ее блузки имеются пятна. То, что Серена считала самым важным на свете, для Луизы не имело никакого значения. Ее внимание было полностью приковано к детям.
– Вот они где, – сказала она, как будто близняшки были в многолетнем всемирном розыске.
Не дожидаясь приглашения, она проскользнула в открытую дверь, поставила чемоданы рядом со стойкой для зонтов (где они совсем не украшали пространство) и протянула руки к малышкам.
– Пойдемте к бабушке, – сказала она.
В нормальном состоянии Серена поспорила бы. В нормальном состоянии Серена предложила бы кофе, чай, место, куда можно поставить чемоданы так, чтобы их никто не видел. Но Серена, как и ее муж, не спала как следует ни одной ночи с тех пор, как вернулась из роддома.
– Добро пожаловать в наш дом, – сказала она, без дальнейших церемоний сунула обоих младенцев Луизе в руки, развернулась и пошла наверх.
Секундой позже дверь спальни захлопнулась.
Луиза поморгала. Посмотрела на малышек. К этому моменту они перестали плакать и уставились на нее широко открытыми, любопытными глазами. Их мир был еще так ограничен, и каждый предмет в нем был новым. А бабушка была самым новым предметом из всех. Луиза улыбнулась.
– Привет, мои дорогие, – сказала она. – Теперь я с вами.
И она оставалась с ними следующие пять лет.
Дом Уолкоттов был слишком велик для двоих: Серена и Честер болтались в нем, как пара зубов в банке, лишь изредка соприкасаясь друг с другом. Но с появлением двух растущих детей и матери Честера тот же самый дом неожиданно
