Валеркин декабрь - Екатерина Бердичева
— Ты чего, плачешь что ли?
Я гордо отвернул морду и прикрыл глаза лапой. Тот подумал и продолжил:
— Может быть, тот пацан, которого я сбил, был твоим хозяином? Тогда извини. — Он положил на мою голову тяжелую руку. — Я и вправду не успел затормозить, когда он внезапно выскочил мне под колеса. Знаешь, я ведь его не видел.
Я повернул голову и зарычал.
— Прекрати, — ответил он, — мне тоже неприятно, и я сделал бы все, чтобы хоть как-то это изменить. Только что я могу? А, дружок? Может, подскажешь?
Я вскочил и радостно затряс башкой вверх и вниз. Блин, как же тяжело быть собакой! Мужик поднял брови и задумчиво посмотрел на дорогу. Тем временем мы въехали в какой-то нехилый коттеджный поселок, это я понял по этажам и крышам, и притормозили у кованых узорчатых ворот. Дядька достал брелок и нажал на кнопочку. Ворота поехали в сторону. Это было круто. Я даже язык высунул. Машина довольно фыркнула, и мы въехали во двор. Хозяин озадаченно наклонил голову и опять нажал кнопочку. Ворота закрылись.
— Приехали, — сказал он и открыл мою дверь. Я посмотрел вниз. И как я вообще сюда забрался? Не иначе, в состоянии аффекта. Дядька слез и посмотрел на меня. Я — на него. Тот усмехнулся и, обойдя машину, снова взял меня под животик и спустил на землю.
— Вот мы и дома, — сказал он. — Вдоль забора кустики, можешь сходить, пометить территорию.
Ё-ж, мое. А я в человеческий туалет собрался. Да-а. Пришлось осваивать кусты. Хозяин тем временем отпер входную дверь. А ничего так домик! Двухэтажный, с большими окнами, балкончиком и серой крышей. Первый этаж, видимо, кирпичный, облицован под камень, а второй — под какой-то старонемецкий стиль. Я пробежал лапками по свежему снегу и оглянулся: рядом с воротами стояли, как часовые, две голубые ели, и на них медленно, как в сказке, падал белый-белый снег.
— Что же ты? Иди в дом! — Хозяин стоял в открытой двери и ждал меня. Я посмотрел на него и снова обернулся назад. Я упускал что-то важное. Снег. Ели. Ворота. Все не то. «Вот оно!» — вдруг осенило меня. Мои следы. Да! Я подлетел к крыльцу, и, глядя себе под ноги, медленно-медленно пошел, оставляя в снегу утоптанную тропинку следов. «Помоги» — криво пропечаталось на белом пушистом листе.
Я дошел и, высунув язык, сел на попу и посмотрел на дядьку. Тот стоял в проеме двери, выпучив глаза. Я встал и повилял хвостиком. Дядька вышел из ступора и, кивнув головой на дверь, сказал: «Заходи!» И я зашел. Тот молча и спокойно, словно каждый день встречается с разумными псами, взял тряпочку и протер мне лапы и сам снял ботинки.
— Будем уважать чужой труд. — Резюмировал он эти действия. А ничего у него внутри дома! Стильно. Теплый паркетный пол. Камин, два дивана, кресло и ковер между ними. Красивая добротная деревянная мебель и сбоку лестница на второй этаж. Хозяин ушел в боковую арку и позвал меня. И я потрусил следом. Это была кухня — заветная мечта пережившего стресс и изголодавшегося щенка-подростка. Дядька стоял у плиты и грел что-то мясное. У меня из уголка рта вытекла длинная слюна и нижним концом прилепилась к паркету. Мне стало стыдно, и я попытался ее затереть. Но тут повернулся мой хозяин, вернее, хозяин всего этого великолепия, поставил на пол рядом со мной миску со щами и двумя котлетами в них. Я облегченно выдохнул и ткнулся мордой в суп. Расскажите кто-нибудь, как едят собаки! Часть щей тут же оказалась на полу. Я решил начать с простого, пытаясь схватить зубами котлету. И увяз в ней всей челюстью. Хозяин расхохотался и, подняв меня на руки, освободил мои зубы. После чего он поставил меня на стол, поднял тарелку и вилкой мелко раскрошил всю похлебку в однородную массу. Я аккуратно высунул язык и начал, наконец, есть. Дядька тоже сотворил себе два бутерброда и чашку кофе. После еды, сняв меня со стола, он опять протер морду тряпочкой и понес к камину. Сев на диван, положил легкое тельце на колени. Я сполз с них на диван. Тот задумчиво на меня посмотрел.
— А скажи-ка мне, малыш, — решил он проверить мои способности: вдруг меня надрессировали писать всего одно слово, — может, ты и буквы знаешь?
Я повернул голову на бок и посмотрел ему в глаза.
— Даже так? — Он вскочил с дивана и куда-то унесся. Впрочем, тут же прибежал обратно, неся в руках блокнот и ручку. — Хоть и бред, но попробовать надо, — проговорил он, что-то быстро черкая в блокноте.
— Я нарисовал алфавит. — Он показал мне листок. — Ты понимаешь, что это?
Я кивнул. Тот продолжил.
— Если тебе есть, что сказать, я буду ручкой показывать букву, а ты кивай. Понял? — Я опять кивнул. Он как-то судорожно втянул носом воздух и ткнул ручкой в букву А. И так до М.
— Что, — спросил он, — первая буква М?
Я снова кивнул. Когда он поверил в то, чему поверить невозможно, дело пошло чуть быстрее. И вскоре он выяснил, что зовут меня Валера, и я — тот самый парень. Дядька посмотрел на меня бешеными глазами и запустил пальцы обеих рук в волосы. Потом подергал себя за длинный нос и спросил:
— И как тебя, дружище, угораздило? И что нам теперь с этим делать?
Я осторожно взял в зубы ручку и зажал ее так, что она торчала, как указка. И начал водить по азбуке:
— Ты везешь меня в город. Там брат. Мама. Мое тело.
Тот снова плюхнулся рядом со мной на диван:
— Да, мальчик, ты прав. Я должен тебе целую жизнь.
Мы опять вышли во двор и сели в машину. Дядька завел двигатель, и откинувшись в кресле, сказал:
— Алексей.
Потом подумал и, потянувшись ко мне, пожал мою лапу. Я не удержался и фыркнул.
— Смешно? А я до сих пор не верю, что все это происходит на самом деле. Какая-то мистика! — он посмотрел на меня. — Да, брат. Тебе еще хуже. Итак, куда едем?
Я опять пристроил в зубах ручку и потыкал в блокнот: “ В больницу. За справкой”.
— А зачем тебе справка, если тело без
