Чувство ежа - Татьяна Юрьевна Богатырева
Мгновение Дон колебался. Отпускать Ромку одного, тем более его снова понесло куда-то не туда, было нельзя. Это было совершенно очевидно, логично и понятно.
Но оставлять Киллера с ребятами тем более было нельзя. Именно сейчас, именно сегодня Дон должен был быть рядом, иначе случится что-то ужасное.
Почему ужасное и что может быть хуже, чем убийство Поца, и откуда он знает, что будет еще хуже, Дон даже не задумывался. Просто знал.
Он крепче обнял Ромку, сжал его плечо.
– Ты мне нужен. – Ромка чуть расслабился, показалось, сейчас согласится, и Дон позвал: – Пошли вместе к Киллеру.
Зря сказал про Киллера. Ровно когда назвал имя – понял, что зря: Ромка вывернулся и отошел на полшага. Но слов обратно не возьмешь.
Как же некстати Ромку снова заело, что там его заедает! И ведь сейчас не переубедишь, не уговоришь – по глазам видно, закусил удила.
У Кира и не получилось. Вместо того чтобы успокоиться и пойти со всеми, Ромка чуть в драку не полез: отстаньте, мне уже не два года, да что вы привязались с вашей Филькой! Даже забыл про свежевыдуманный день рождения бабушки.
Клиника.
– Вы тут еще подеритесь, – оборвал его Дон. – Надо домой – поезжай домой. Завтра поговорим.
Ромка что-то обиженно побурчал под нос, запахнулся в куртку и ушел к школе. А Дон оглядел насупленных и растерянных ребят, про себя обругал Ромку козлом и бодро скомандовал:
– Пошли, что ли.
Прозвучало немножко фальшиво, а плевать. И на страх, который вернулся, тоже. И на тошноту. Вон, Киллеру хуже – губы дергаются, словно не может решить, то ли заржать, то ли разреветься.
Скорее заржет, он же марку держит, наш Леон Киллер. Шапочку ему подарить, что ли? И Растение.
Дон не ошибся. И в самом деле, через пару минут молчаливой спортивной ходьбы Киллер делано веселым голосом принялся травить байку про пса по имени Рауль. Байка была дурацкая, в лучших европейских традициях, но Семья дружно смеялась – поначалу натужно, а потом и в самом деле отпустило.
Видимо, все так старались расслабиться и не думать о плохом, что немножко переборщили.
А может, недовыветрившиеся остатки алкоголя забродили в головах.
Как бы то ни было, к дому Киллера подошли этакой разудалой компанией, разве что частушек больше не пели, ограничились анекдотами и байками из тырнета. Про школу, что характерно, никто не упомянул. Даже Ариец, который выглядел потерянным и несчастным, словно это он предал, не уберег и во всем виноват, и тот начал кривовато, но улыбаться и чесать уши черному псу. Зверюга так и шла рядом с ним, как привязанная.
Анекдоты закончились аккурат к тому моменту, как дошли до Киллерова двора. Не сами по себе закончились, а от удивления.
Поначалу Дон подумал, что они заблудились. В прошлый раз – то есть вчера вечером – это был самый обыкновенный старый двор-колодец. Грязноватый, обшарпанный, по-советски неуютно-монументальный: по углам красовались бетонные вазы-клумбы, полные окурков; посередине корячилась помесь горки с песочницей; дополняли картину покосившиеся качели, тронутые ржавчиной и забвением, доисторические лавочки и доминошный стол.
Теперь же двор сиял чистотой и разноцветными фонариками, волшебными в голубых сумерках. Бетонный монстр превратился в руины замка, увитые диким плющом и расцвеченные все теми же фонариками; разумеется, его уже оккупировали дети – штук шесть лазило по лесенкам, каталось с горки и рыло подкопы. Еще двое детишек, мальчик и девочка, качались на аккуратных ярко-желтых качелях, расписанных маргаритками. В мозаичных вазах пушились яркие астры, они же нагло вытеснили с газона автомобили – те растерянно жались к стенам, не смея ступить на цветы и зелень. Почти так же растерянно сидели на расписных лавочках несколько завсегдатаев доминошного стола, робко пряча под полами извечные бутылки и тюльку в томате.
А стол был занят. Скатертью-самобранкой и семью гномами. То есть не гномами, а старичками – разными, совершенно непохожими друг на друга, в них общего только и было – седина и небольшой рост. И любовь к вкусным пирогам.
О, этими пирогами можно было останавливать армии! Они благоухали так, что у Дона тут же забурчало в животе. Впрочем, он слишком увлекся разглядыванием вышитой скатерти, медного самовара с сапогом на трубе, чашек в красный горох и восседающей на чайнике бабы, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Но самым интересным была не баба и даже не пироги.
Любопытнее всего были старички.
Одним из них, что совершенно не удивило Дона, оказался Франц Карлович. Профессор кулинарии в своем неизменном красном колпачке и с полудюжиной французских медалей занимал почетное место во главе стола, у самого самовара. Рядом сидел кругленький, розовенький, но какой-то неухоженный дедуля в черном пиджаке поверх косоворотки, с седым казацким чубом, торчащим из-под сдвинутого на затылок картуза. С другой стороны – интеллигентнейшего вида носатый дед в галифе и сизой гимнастерке, его фуражка с красным околышем возлежала на столе, под левой рукой.
Еще один дедуля был артистично небрит, одет в косуху с заклепками и бандану, но с тренировочными штанами и кедами. Другой поминутно утирал сверкающую лысину цветастым платком и совал его в карман шелкового жилета в турецких огурцах. А между ними жался совсем маленький старичок, какой-то обтрепанный и неуместный в своей выцветшей спецовке. Он придерживал ногой деревянный ящик с инструментами с таким видом, что сейчас подхватит его, вскочит и примется извиняться, что ненароком сел на чужое место…
Кого-то этот старичок Дону напомнил.
Какое-то старое неслучившееся чудо…
Ну точно же! У неслучившегося чуда было масляное пятно на кармане, такая же пегая острая бородка и такой же ящичек с инструментами. Дон его отлично помнил!
В детстве этот старичок-сантехник постоянно попадался ему в подъезде, когда у соседей прорывало трубу или засорялась канализация. Однажды Дон почти пригласил его домой – видно же было, что старичок устал, хочет выпить чаю. У него были такие одинокие глаза! И он бы наверняка рассказал много интересного о том, кто по ночам бурчит, рычит и трясет трубу на кухне, а иногда даже высовывает мохнатую морду из слива раковины.
Но пригласить старичка помешала мама. Дон только и успел спросить, любит ли он домашнее печенье – как мама выглянула и спросила, с кем это Дон разговаривает? Дон хотел было сказать, что с дедушкой, обернулся, а того уже не было. Застеснялся, наверное. Мужчины часто стеснялись мамы, мялись, говорили всякие глупости и выглядели полными дураками. Потому что мама была
