Моё пост-имаго - Владимир Торин
– Ну-ну, поглядим, – с сомнением сказал Хоппер.
Джаспер тоже не отказался бы послушать радиоспектакль, но дядюшка вряд ли ему разрешит, учитывая, что трансляция должна начаться в полночь. Хотя… в том, что касается дядюшки Натаниэля, Джаспер был уже ни в чем не уверен.
После того, как мальчик вернулся от бабушки, дядюшка вел себя с ним иначе. Не странно, не подозрительно, нет. Просто как-то по-другому. Джаспер замечал непонятные взгляды, дядюшка стал более задумчив и меланхоличен – еще глубже погружен в свои мысли, чем прежде. А еще он будто бы стал чуть более снисходителен к племяннику, словно строгий и непоколебимый доктор Доу и правда испугался, что тот никогда не вернется.
Но почему он так решил? Джаспер этого понять не мог.
Миссис Трикк вела себя похожим образом. Даже доктор Горрин.
Остаться у бабушки навсегда? Еще чего не хватало! У бабушки ведь невероятно скучно! Бесконечные унылые правила, которые даже нет желания нарушать – не то что забавные и причудливые строгости дядюшки, которые нарушать одно удовольствие.
Мадам Корнелия Доу, или «бабушка», ледяная и неприступная, как маяк на скале, не позволяла ему практически ничего из того, что он любил. Нельзя есть печенье, потому что сладкое – для дураков, обжор и лентяев. Нельзя читать интересные книжки, потому что они легкомысленные и патетичные, а еще полны недопустимых фривольностей, словно это не истории о приключениях, а мемуары какой-нибудь певицы из кабаре. Хуже всего были нескончаемые занятия. Мадам Доу заставляла внука учить занудные вещи, которые учили дети во времена ее молодости лет сто пятьдесят назад. И это был просто невозможный в исполнении, бесконечный список манер и правил поведения, некоторые из которых банально противоречили друг другу. Сидеть ссутулившись нельзя, но при этом нельзя и слишком распрямляться, потому что будешь выглядеть, как истукан. Нельзя бегать, нельзя переступать через ступень, ходить следует чинно, не глядя под ноги и высоко подняв подбородок, но спотыкаться при этом запрещено. На часы глядеть не дозволено – это, мол, невежливо: как будто ты куда-то опаздываешь или выказываешь скуку. Смеяться вслух нельзя – даже улыбку внука бабушка измеряла линейкой, строго следя, чтобы эта его улыбка не выходила за допустимые нормы.
Нет уж. Увольте. Джаспер не мог дождаться момента, когда вернется домой. И дядюшка был просто не в своем уме, если он хотя бы на мгновение предположил, будто племянник захочет перебраться в особняк мадам Доу.
Впрочем, у странного дядюшкиного поведения были и свои положительные стороны. К примеру, прежде он ни за что бы не впутался в такую авантюру, как охота на Черного Мотылька и расследование смерти пассажира в поезде «Дурбурд». И уж тем более не позволил бы впутаться в нее Джасперу, посчитав все это «взрослыми делами, не относящимися к детскому разумению никоим образом». А что уж говорить о том, чтобы отправить племянника в город одного, с очень важным заданием…
Джаспера грызло неприятное чувство, словно где-то внутри него ворочался крошечный червячок. Такое с ним случалось, когда он вытворял какую-то шалость и ожидал, что ему вот-вот за нее влетит. Дядюшка велел ему сразу же отправляться домой после встречи с доктором Горрином, и, вероятно, сейчас места себе не находил. Но как он, Джаспер, мог просто проигнорировать то, что последовало за посещением морга?!
Попрощавшись с доктором Горрином, как самый послушный из всех живущих в Габене племянников, Джаспер Доу уже честно намеревался отправиться домой и сообщить дядюшке все, что узнал, но стоило ему выйти в палисадник у морга, как все мгновенно изменилось. Оба констебля по-прежнему были там, и Джаспер едва успел спрятаться за мертвецкий экипаж.
Полицейские с раздражающим самодовольством обсуждали расследование. По их словам, дело было почти раскрыто и господин комиссар теперь уж точно не отвертится от того, чтобы выдать им заслуженные повышение, прибавку и новенькие паровые самокаты.
Констебли намеревались отправиться в Сонн за новыми уликами и подозреваемыми, и Джаспер решил за ними проследить. В нем заныла жилка соперничества: мальчик вдруг понял, что просто не может позволить этим двум остолопам опередить их с дядюшкой. Он решил вернуться домой только лишь, когда выяснит все, что им удастся узнать.
По дороге ничего любопытного не произошло: констебль Хоппер жаловался на то, что сестра заставляет его носить колючий шарф, который самолично ему связала, и каждый вечер проверяет – по раздражению на шее, – носит он его или нет. Джаспера это насмешило: огромный громила Хоппер не выглядел тем, кто лебезит перед строгими сестрами.
Бэнкс, в свою очередь, сетовал на вездесущих, как блохи, детей – он просто ненавидел детей. Согласно его словам, они все поголовно выглядели, как ненастоящие, поддельные люди, которых пытаются выдать за нормальных человеческих существ, не понимая, что все прекрасно видят их огромные детские головы и короткие штанишки. По его оговоркам Джаспер понял, что сам он в детстве был толстым ребенком, а прочие дети над ним издевались.
Они сели на трамвай и уже через полчаса были в Сонн. Прежде племянник доктора Доу там не бывал, и соседний район его искренне поразил. В первую очередь количеством деревьев. Только возле здания Клуба охотников-путешественников их росло едва ли не больше, чем во всем Тремпл-Толл. Разумеется, это было не так, но то, что воздух в Сонном районе был намного чище и свежее, чем в его родном пыльном и задымленном Саквояжном, мальчик ощутил мгновенно. Констебли, непривычные к такому, тут же закашлялись.
В Клуб Джаспер решил не соваться и остался снаружи. Поначалу пытался заглядывать в окна, но когда хмурый швейцар, все время недовольно косившийся на «наглого мальчишку», направился в его сторону, чтобы прогнать, он ринулся прочь и затаился за афишной тумбой.
Прошло не больше десяти минут, и толстяк с громилой показались из высоких дверей здания Клуба. По довольным лицам констеблей мальчик понял, что какие-то ответы они все же получили, попытался подслушать, но те обсуждали лишь высокомерие и снобизм «этих усатых толстосумов», отсутствие у них какого бы то ни было почтения к представителям закона и уродливую шкуру какого-то льва. Полицейские выражали надежду, что кто-то однажды откроет охоту на самих джентльменов-охотников.
Когда констебли сели в трамвай, идущий обратно в Тремпл-Толл, Джаспер вошел в вагон через другие двери и замер в некотором отдалении, повернувшись к господам полицейским спиной – еще не хватало, чтобы они его узнали. При этом он вслушивался в каждое слово из разговора
