Похождения своевольного персонажа. Роман-фантасмагория - Елена Андреева
Инга пересекла улицу и подошла к подъезду. Архитектор, судя по замысловатому фасаду, увлекался готикой. С верхушек украшающих вход пилястр улыбались два дракончика, а вестибюль напоминал старинный католический храм. Инга залюбовалась сводчатым потолком и настенными витражами. Вот бы жить в таком доме! Еще больше ее поразил лифт. Деревянные дверцы открывались вручную, внутри никакого пластика, только красное дерево. Желающих прокатиться встречало овальное потемневшее зеркало в раме и бордовый плюшевый пуфик. Словом, становилось все интереснее и интереснее. Инга уже совершенно не волновалась, наоборот, предчуствовала нечто необычное и стремилась к нему.
Традиционной кнопки дверного звонка она не обнаружила. Его роль выполнял лев, крепко держащий в пасти толстое кольцо. На его стук из глубины квартиры раздались шаги. Девушка уже представила, как сейчас дверь откроется, и она увидит строгую пожилую даму в буклях и длинном темном платье с кулоном на серебряной цепи. Дверь, действительно, распахнулась. Перед Ингой стояла и приветливо улыбалась женщина постбальзаковского возраста в лиловых шароварах и желтой майке оверсайз. С ее канареечного поля саркастически усмехались две принтованные лиловые губы. Никакого кулона не было. Вместо него с одного уха свисала немаленькая серьга типа мандалы.
— Очень рада, что вы, деточка, пришли. Проходите. Давайте, наконец, познакомимся. Гингема, — и дама протянула Инге руку.
— Инга, — пролепетала та ошарашенно.
— Давайте, покажу вам мои задумки, а потом поговорим.
Они прошли по коридору и оказались на кухне. Если бы у Инги спросили, какое ее первое впечатление от квартиры, она ответила бы: запах. Это была смесь кофе, корицы, сдобы, мандарина, примешивался аромат хризантем и старинной мебели.
Они подошли к дверце, закрытой на огромный, что назвается, амбарный крюк.
«Этому крючечку больше ста лет», — произнесла Гингема, и они оказались на черной лестнице, в терминологии наших бабушек, а точнее — прабабушек. Вниз спускались обычные каменные ступеньки, а вот наверх… Наверх винтом закручивались ажурные чугунные. По ним-то и стали подниматься Гингема и Инга. Спираль казалось бесконечной, хотя, как можно было предположить, это была высота одного этажа. И вот они вошли в мансарду. Пахло нагретым деревом и строительной пылью. Кирпичные стены с модно облупившей штукатуркой, новый дощатый пол и два огромных французских окна. Гингема распахнула створки, и они вышли на крошечный балкончик, огороженный витиеватой решеткой. Ингу охватил восторг от брызнувшего в глаза солнца, волны холодного осеннего воздуха и головокружительной высоты. «Странно, — мелькнула мысль. — Мы всего навсего на шестом, нет — седьмом этаже. Но город кажется далеко внизу». Она как будто плыла над крышами с заброшенными каминными трубами, темными щелями улиц и переулков, золотящимися куполами храмов. Впереди блеснула серебристая гладь реки, по которой еще сновали самые смелые байдарочники в своих ярких суденышках.
«Ну как, нравится? — вернул Ингу из полета голос Гингемы. — Пойдемте, расскажу о своем проекте. Я хотела бы там устроить зимний сад. Давно мечтала об этом. И вот прикупила чердачек. Как вам такая идея?»
Инга была в восторге и от мансарды, и от идеи, и от того, что было перед ней на столе: темно-янтарное айвовое варенье в стеклянной вазочке на высокой ножке, свежие домащние эклеры и — гвоздь программы — благоухающий мятный латте. Она была готова приняться за работу немедленно. Оставался только один вопрос: Гингема — это настоящее имя или псевдоним? Если на визитной карточке указана только фамилия, наверное, это псевдоним. Но если так, то почему выбрано имя злой волшебницы?
Видимо, дама была действительно волшебницей, хотя и не злой. Во всяком случае, как Инга и подозревала, читать мысли она умела: «Вы, наверное, хотите спросить, почему меня зовут Гингема? Конечно, это псевдоним. Я сама его выбрала из любимой детской книжки. Но, согласитесь, что добрые феи очень правильные и поэтому, на мой вкус, скучноваты. А вот злые — всегда изобретательны, изворотливы, всегда что-нибудь придумывают эдакое».
С этим было трудно не согласиться. И Инга, махнув рукой на диету, взяла еще один эклер.
Глава 23. Круассаны как начало новой жизни
Инга накинула на плечи клетчатый палантин и придвинулась ближе к обогревателю. На соседнем стуле уютно свернулся Энлиль, под стулом на стопке картона посапывала Латте.
На подоконнике ютились стеклянная кружка с уже холодным кофе и румяный, но, увы, уже остывший круассан. Из-за окна быстро надвигалась осенняя темнота, она поглотила углы и сгущалась вокруг Инги, Энлиля и Латте. Инга зажгла торшер и направила свет на холст. Натюрморт с кофе и круассаном ей хотелось закончить сегодня. Но рогалик на полотне не походил на воздушное французское хлебобулочное изделие и не просился в рот, о темно-синий фон лишь условно можно было назвать осенним ночным небом. Инга сокрушенно вздохнула и отложила кисть. Ничего не получалось! Лучше б круассан съела и кофе выпила, пока свежие были.
За последние пару недель ее жизнь сделала еще один крутой поворот. Она оставила нудно-изнурительную работу в хостеле и отдалась устройству зимнего сада в мансарде. Она понимала, что это занятие временное и потом опять придется искать работу, но думать об этом не хотелось. Сейчас Инга творила: она делала бесчисленные наброски будущего сада, составила список растений и объезжала питомники и цветочные магазины, не доверяя сайтам и выбирая нужные экземпляры сама, продумывала обогревательную систему и схему освещения и подсветки, определяла места для миниатюрных водоемов. Она уже видела, как по кирпичным стенам взбирается плющ, на балконе вьется девичий виноград, непременно с красными листьями осенью, у окна высится драцена и ветерок колеблет огромные листья авокадо. Задумок было много. Пока же в мансарде громоздились коробки с проводами, лампами и прочим. А бригада, которой предстояло все это исталлировать, опять не появилась. Инга понимала, что ждать придется то одно, то другое и притащила в мансарду краски, купила дешевый мольберт и несколько небольших холстов. Поколебавшись, она сбила давно навешанный ее замок и открыла тяжелую дверь, закрывающую подвал, где томилось желание заняться живописью. Оно сначала даже оробело, не веря своему счастью, а потом широко улыбнулось и засияло, как блин на сковороде. Так сказала бы бабушка Инги. Но пока,
