Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
При всем этом подруги ее, как будто издеваясь, демонстрировали какой-никакой успех. Одна одноклассница, которая, как и Мила, родила еще в школе, да еще и двойню, спокойно познакомилась с турком и уехала жить за границу. Другая вышла за одноклассника, и пусть выяснилось, что он не только с ней жил разнообразной половой жизнью, но и с тещей, и все затем, конечно, путались, кто кому там теперь дядя, кто внук, но папа молодого человека передал ему в управление сеть автомоек, и все были вполне себе обеспечены, подружка демонстрировала в инстаграме и ВКонтакте трехэтажный дом, сад, пятикомнатную квартиру в новостройке. Третья уехала в Германию и за какие-то пару лет отсудила у немецкого мужа дом и алименты.
Мила, с ее жизнью в двушке с родителями, с задыхающимся и ссущимся сыном, испытывала отчаяние буквально двадцать четыре часа в сутки, даже сон не давал ей покоя. Она засыпала, и ей снилось, что у нее имеются еще подружки и все они уже чего-то добились в жизни, причем очень легко, волею случая, без всяких усилий. Она бодрствовала, и какой-то с виду обсос заходил в киоск и покупал букет ценою в смартфон для какой-то неизвестной бабы, которая Миле и в подметки не годилась. (Единственное утешение в этом случае заключалось в том, что дорогой букет состоял из передержанных цветов, которые должны были осыпаться уже через день-два после дарения.) Заходила мать с ребенком возраста Ярика, ребенок выбирал цветок себе на подоконник, и оказывалось, что он сам, САМ увлекается цветами, что у него есть и различные лампы, что он кучу всего знает про удобрения. Заходил счастливый молодой человек и, смущаясь, спрашивал, какой букет принято дарить роженице. Появлялись пожилые муж и жена, просили четное количество цветов, но при этом шутили, что некая неизвестно кто всю жизнь ненавидела все эти веники и как бы по ночам не стала приходить с недовольным видом. При этом оба супруга, с их спокойными голосами, прикосновениями друг к другу, с их незамысловатыми шутками невольно приковывали к себе завистливый взгляд Милы.
– …Так вот, – продолжила мама. – Я узнала, что в Серове есть невероятный знахарь. Он жизнь моей подруги устроил и ее дочери. У них все плохо было, даже и по женским делам. У дочери подруги было бесплодие и венец безбрачия. Сама подруга кисла в Серове. А сейчас подруга в Москве. Ее дочь в Париже, залетела от француза во время этого футбольного дурдома, который в Екатеринбурге проходил. Представляешь? Там чудеса творятся. Экстрасенс этот кому-то бизнес поднял. Кому-то ребенка исцелил. Ты самое дорогое, что у меня есть. Поэтому завтра, у тебя как раз выходной, завтра ты возьмешь сорок тысяч, которые я тебе дам, и поедешь в Серов с Яриком, вылечишь его и для себя что-нибудь сделай.
– …Умоляю тебя, пожалуйста, не спорь и езжай. Я тебя еще три месяца назад записала к нему. Там огромная очередь. И Ярика подлечишь, и для себя что-нибудь сделаешь, – повторила мама спокойным голосом. – Только не потеряй деньги. Сама не потеряйся. Не залети от кого-нибудь еще, ради бога.
Мила догадывалась, что вот эта вот черта – надежда, что всю свою жизнь можно безвозвратно поменять в лучшую сторону нажатием некой судьбоносной кнопки, – это у нее от матери. Именно эта надежда, что некое жизненное благополучие и согласие в семье появляются не в результате учебы, терпения, упорного труда, привела к тому, что появился Ярик, именно эта вера в чудо чуть ли не за руку протащила через все свидания и несколько работ.
– И деньги при Ярике экстрасенсу не отдавай, – предупредила мама, вытаскивая восемь пятитысячных купюр из кармана халата и перекладывая их в карман халата Милы. – Нас отец потом сожрет с потрохами, если узнает.
Мила не стала спорить. На случай, если на обратном пути из Серова подвернется судьбоносный мужчина, Мила побрилась во всех местах, даже выбрила что-то вроде треугольника, постриглась там покороче.
Между делом списалась с подружкой, которая жила в Серове с дочкой, отсудив у мужа квартиру. Невесть какое достижение, но все же. Обещала заскочить в гости, посплетничать о некоторых старых знакомых.
Рано утром мать растолкала ее и Ярика. Отец спал сладким пивным сном после трех литров шестипроцентного крафтового белого, поэтому даже направленное в его сторону нытье Ярика его не разбудило.
Организм Милы ожидал выходного, из-за чего на улице было по-особенному черно и холодно, а лампы в транспорте слепили сонно и злобно, на автовокзале было тесно не только от людей и от ожидания, но и от многочисленных мелких товаров, кучно расположенных на прилавках различных киосков и торговых автоматов. Ярик, увидев кафе, захотел есть, увидев торговый автомат с газированной водой, захотел пить. «Не сдохнешь», – нашипела на него Мила, и он успокоился.
Но были еще пять часов в автобусе. Ярик захотел сидеть у окна, но там сквозило, стекло окна было покрыто чуть ли не сантиметровым слоем льда, сидеть там, чтобы смотреть, что происходит снаружи, не имело смысла, но Ярик заныл, Мила поддалась на его нытье, сдалась, уснула. Через некоторое время Ярик растолкал ее и сказал, что ему жарко. А у окна и правда было жарко: печка прямо под сиденьем разогрелась и создавала поток восходящего очень горячего воздуха. Тут бы и пересесть, но свободных мест не было. Пришлось пересесть на жаркое место, где Мила, пусть у нее и не было никакой астмы, стала испытывать приступы удушья, а Ярик, откинувшись в сторону прохода, уснул с открытым ртом, с налипшими на лоб прядями челки. Мила иногда смотрела на него и испытывала отвращение. Ярик казался ей взрослым, упрятанным в тело ребенка, как в подарочную упаковку, упаковка эта периодически подтекала и в прямом, и переносном смысле. Прорывались порой черты и поступки, которые обещали закрепиться в зрелом возрасте. Ярик уже все время вел себя как слегка подвыпивший, поэтому вместе с ним в магазин лучше было не ходить: там он мог что-нибудь уронить с полки, мог упасть на ровном месте. И что-то вроде алкоголизма у него имелось, просто касалось еще не самого алкоголя непосредственно, а различных мелких игрушек на кассе, которые он вымогал точно так же, как отец выстанывал себе обязательные несколько банок пива.
И похотливого мужичка он в себе обнаруживал, и хорошо бы тайком. Но
